«Джаным, слуга Магомета…»
Джаным, слуга Магомета
Шлет тебе весть с караваном.
Вечером, перед Кораном,
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным!
Джаным. Я видел полсвета.
Жил по неведомым странам…
О, прикоснись к моим ранам!
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным…
Вечно один, с ятаганом,
Стал я суровым и странным…
Ты не узнала б поэта…
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным!..
Но я тобой за кальяном
Грежу, как встарь, до рассвета,
Девушка с трепетным станом…
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным!
Знаю, кого-то и где-то
Томишь ты знойным туманом,
Душным, изнеженным, пряным…
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным!
Сломан дубок ураганом,
Лилии не дано света…
Песнь моя, песнь не допета…
Джаным, вспомни Ахмета,
Джаным!
1914
«Вы помните тяжесть дыханья…»
Вы помните тяжесть дыханья,
Неловкую спутанность слов,
И сдержанность злого желанья,
И запах дразнящий духов,
И всю постепенность уступок,
И краску внезапную щек,
И шепот развязанных юбок,
И стройность открывшихся ног…
Как руки сперва отстраняют,
Как борются с диким огнем,
Безвольно потом упадают,
Молящи и страстны потом…
О, если бы смерть мне досталась
В тот миг, когда счастлив был я,
И сердце мое разорвалось
На сердце горячем ея!
1914
Я полюбил Монмартр за то, что он свободен,
Что там кривляются все громкие слова,
За то, что там разврат ютится не у своден,
А нагло вынесен под окна буржуа.
За то, что дух греха, скользящий тайно всюду,
Там получил права, традицию и стиль,
Что там Иудою окликнули Иуду
И пыль сочла себя ничем иным, как пыль.
За то, что там мертвец смеется безнадежно
Над добродетельным несением ярма,
И за познание, что под нахальством можно
Скрывать трагедию страданья и ума.
1914
«Рассудочные, жадные объятья…»
Рассудочные, жадные объятья,
Большая примиренность говорить и жить…
Пред публикой изношены проклятья…
Ах, девочка-душа, как тяжело нам – быть!
Великое, скупое пониманье.
Мелькание уродливых каррикатур.
Вселенная нема, как изваянье,
Вселенная из контуров, из форм, фигур.
Повсюду вздор, бездарность и банальность…
Чтоб это оживить, наш мозг хитро кривит
И лживо-добрая сентиментальность
Живет в иллюзиях, юлит и лебезит.
Капризу нравится мешать случайно
С словами-жемчугом – булыжники-слова…
Но… ты придешь? ты, шелковая тайна…
Принцесса полночи иль вещая сова…
1914
«Покорность Господу в слоне сильна, как видно…»
Покорность Господу в слоне сильна, как видно,
(В зверинце я слона упорно наблюдал).
Он как профессор жил – разумно и солидно
И добрым хоботом под животом чесал.
О, слон! Ведь ты мудрец. И, как мудрец, не смеешь
Ни сторожа побить, ни выйти из тюрьмы…
За это, тяжкий слон, когда ты околеешь,
Тебя к святым слонам должны причислить мы.
1914
Как эта дама треф кокетливо красива!
Как я любил ее в свои семнадцать лет!
Она мила, скромна, лукава, шаловлива
И из-под веера глядит на Божий свет…
А вот и дама пик… Уж эта старомодность!
Блестят судьба и смерть в ее сухих глазах…
Я был в нее влюблен, как в тайну и бесплодность,
Как в чернь на серебре на старых образах!
Когда она меня спокойно затерзала,
Я даму полюбил чувствительных червей;
Наивным голосом она со мной болтала
О Диккенсе, о снах, о шуме камышей…
А после я любил, наверно по ошибке,
И даму томную бессмысленных бубен…
Мне что-то нравилось в ее большой улыбке –
Самоуверенность и странный полусон…
Кого же я люблю? Проклятую свободу?
Свободу моряка средь моря на бруске?
Тех четырех? Нет, нет! И я беру колоду
И пятую ищу в неслыханной тоске!
Быть может, я найду, ценой больших усилий,
Не даму пик иль треф, бубен или червей,
А даму пятую, что строже грустных лилий
И умных сумерек интимней и нежней?..
Ведь я ее искал, искал всегда по свету!
Вот двойки… вот тузы… тасую и мечу…
Но… пятой дамы нет… Но… пятой дамы нету!
Ах, пятой дамы нет, а я ее ищу!
1914, СПб