Окраина Москвы. Поздняя осень 1985 года
Начинался ноябрь, последний месяц осени, а зима все не наступала. Солнце уже проиграло свою битву, оно и почти не показывалось над землей, а если и показывалось — то ненадолго, спешило сразу спрятаться за сырыми, исполненными холодной моросью тучами. Ветер давно ободрал с деревьев все листья, устелив землю мокрым золотистым ковром — и деревья стояли мрачными черными великанами в ожидании зимы, в ожидании первого снега. Но снег не приходил — зато почти каждый день небо исходило противной мелкой моросью…
Эта встреча была мимолетной — всего пара десятков минут — хотя обе стороны готовились к ней целый месяц. Сложно было даже договориться о встрече, слишком велико было недоверие, слишком давил накопленный груз взаимных претензий и обид. Эти люди клялись в верности одному и тому же, жили в одной стране, и даже делали одно и то же дело — на бумаге. Вот только пропасть, разделявшая их, делавшая их врагами с каждым годом все ширилась и ширилась, и не счесть уже было людей — и с той и с другой стороны — которых эта пропасть поглотила. Достаточно было сделать один неосторожный шаг — и пропасть ждала тебя…
Правда, сейчас было уже не до разногласий. Верней, многие и с той и с другой стороны еще жили этой враждой, увлеченно подставляя и топя друг друга — но здравомыслящие люди и с той и с другой стороны понимали — если это не прекратить — следующей жертвой пропасти станут они сами…
Среднего роста, удивительно загорелый для этого времени года, с резкими чертами лица человек, с трехдневной щетиной на лице — ее он отращивал специально, и сейчас она буквально выводила его из себя, с ней он был сам не свой — вышел из проходного двора, подошел к светофору на перекрестке, огляделся по сторонам. На светофоре горел зеленый — но улица была почти пустой. И как ей не быть пустой — с одной стороны пространство только застраивалось безликими многоэтажками — муравейниками, а с другой стороны дороги непоколебимо зеленел забор очередного «номерного» завода с колючей проволокой поверх.
Человек подождал, пока зеленый не сменится красным, а потом красный — зеленым, он спокойно стоял на самом краю грязного тротуара и чего-то ждал. И только когда из близко расположенных ворот «почтового ящика» один за другим выехали два старых, темно-зеленых Зилка — он бросился через дорогу, топая прямо по раскинувшимся на ухабистом асфальте лужам и прямо перед капотами машин. Водитель головного Зила был вынужден экстренно затормозить, чтобы не сбить этого человека…
— Коз-з-ел!!! — возмущение работяги было так велико, что он не усидел в кабине и выскочил, чтобы разобраться с придурком, лезущим прямо под колеса. Но разобраться не успел — человек оказался проворным и почти сразу юркнул в калитку ворот, из которых только что выехали Зилы.
— Не ну не козел ли, а?! Он, значится, под колеса лезет, а я отвечай?! Чтоб у него на лбу х… вырос!!!
С остановившейся позади первой второй машины вышел водитель — такой же невзрачный, небритый, похмельный…
— Слушай, Вась… А он ведь на наш завод… Ты его раньше видел?
— Не… Ну не козел ли а… — праведный гнев пострадавшего постепенно угасал, меняясь более насущными заботами — ладно, х… с ним. На заводе встречу — пришибу. Поехали, на погрузку опоздаем, опять стоять придется…
Человек, который только что чуть не спровоцировал дорожно-транспортное происшествие, юркнул в ворота — там кроме выезда для машин — как полагается на советском заводе, со смотровой платформой, чтобы можно было посмотреть, что в кузове (тащить все, что плохо лежит это не мешало), была еще и запасная проходная. Одна из трех — на один поток, с хромированной вертушкой и вредной седой бабкой из ВОХРа, у которой на поясе висела брезентовая кобура с дореволюционным наганом, и которая славилась среди вахтеров умением определить, выпивший человек идет или нет, даже особо не принюхиваясь. Именно поэтому, среди всех проходных эта пользовалась дурной славой и многие сотрудники «почтового ящика» обходили ее десятой дорогой.
Человек озабоченно осмотрел плащ — не забрызгал ли, когда перебегал через дорогу — потом достал из внутреннего кармана пропуск — обложенный в красные пластиковые корочки, точно такие же, в какие граждане вкладывают свои месячные проездные билеты на транспорт. Красные корочки говорили вахтеру о том, что перед ним — человек из руководства завода и особо придираться к нему не следовало. Тем не менее, пропуск был внимательно изучен, старуха даже обратила внимание на наличие на пропуске специального условного знака, свидетельствовавшего о том, что подателю сего разрешен вход и выход на завод в любое время, а не только вход в восемь, а выход в семнадцать ноль-ноль, как обычным работягам. Хотя уж у начальствующего состава такая отметка должна была быть по определению…