— Думаете, был судим?
— Думаю, товарищ полковник. Иначе откуда флотская форма, если никто из моряков не пропадал?
— Думаете, подбросил убийца, чтоб нас с толку сбить? Возможно такое?
— Поскольку Загибалов работает на бойне, знает, как расчленять туши и был дважды судим, позволяет предположить, что его навещал человек именно с уголовным прошлым.
— Когда получили данные, что он по профессии раздельщик туш?
— Перед началом совещания.
— Чего ж с этого не начинали? — раздраженно спросил Костенко, поднимаясь.
— Если б с этого мы начали, кончать было б нечем, — ответил Жуков, тоже раздраженно. — И два чемодана у него стоят, от того самого гостя.
— Прокуратуру поставили в известность?
— Прокуратура в обыске отказала.
— До того, как вы установили там чемоданы?
— До.
— Сейчас должна дать санкцию. Едем к ним, думаю, выпросим.
— Дай-то господь, — ответил Жуков, пропуская Костенко перед собой.
3
— Погодите, Загибалов, погодите… Я про Фому, а вы про Ерему, — Костенко поморщился, неторопливо закурил. — Вы мне толком ответьте: чьи это чемоданы и что в них лежит?
— Так я ж десятый раз отвечаю: чемоданы моего дружка по колонии, вместе чалились, а что в них — не знаю.
— «Дружок», «не знаю»… Это ж детский лепет, Загибалов, вы кодекс изучили не хуже меня… Как дружка зовут?
— Не знаю.
— Как же вы с ним общались, с дружком-то?
— Так кличка у него была.
— Какая?
— Нескромная.
— Здесь женщин нет.
— Матерная была кличка.
— Значит, как зовут его — не знаете?
— Не знаю, как перед богом — не знаю.
— А в чемоданах что?
— Откройте да посмотрите.
— Товарищ полковник, — Жуков стоял на пороге комнаты, — вы в коридорчик выгляньте. А ты сиди, сиди на месте, Загибалов, сиди и не прыгай.
Костенко вышел в коридор, где стояли понятые и еще три милиционера.
— Вот, — сказал Жуков, — кровь, товарищ полковник. И на полу, и на обоях. Кровь, чтоб мне свободы не видать.
— Хорошо говорите, — усмехнулся Костенко. — Красиво.
— Так ведь всю жизнь с урками… Иной раз жене говорю, словно на этап отправляю: «Шаг влево, шаг вправо считаю побегом». Так что прошу простить. Обрадовался я, поэтому и заговорил приблатненно: кто б стал на эти бурые пятна внимание обращать — кухня на то и есть кухня, чтоб в ней мясо разделывать.
— Давайте-ка вырежем кусок обоев, товарищ Жуков, — сказал Костенко. — И выпилим эту часть кадки — на ней тоже вроде бы кровь, а?
— Нет. Не кровь, — убежденно сказал Жуков. — Это у нас с Кавказа привозили гранатовый сок, все на нем помешались, чтоб пищу заправлять, потому как витамин. Я его цвет от крови сразу отличу.
— Значит, выпиливать кадку не будем?
— Не надо, товарищ полковник, и так дел невпроворот… А вот здесь… Ну-ка, ножку стола поднимите… Еще выше… Новиков, помоги, чего рот разинул?! Нагнитесь, товарищ Костенко, ко мне нагнитесь… Вот здесь кусок пола выпилить надо — это уже точно: кровушка.
Вернувшись в комнату, Костенко сел рядом с Загибаловым, придвинулся к нему, тронул за колено — тот неторопливо отодвинулся:
— Не надо, полковник, вы мне дружбу не вяжите, все равно не ссучите.
— Неумно отвечаете, Загибалов, потому как раздраженно — с одной стороны, а с другой — страх в вас вижу. А боятся только те, кто чувствует за собою вину.
Загибалов странно усмехнулся, сокрушенно покачал головою:
— Иные с рождения страх чуют, с кровью передалось.
— Историей увлекаетесь?
— А чего ей увлекаться-то? Куда ей надо, туда и пойдет, не жизнь, а сплошная автоматическая система управления.
Тут пришла очередь Костенко усмехнуться — он начал испытывать интерес к этому громадному человеку, в маленьких стальных глазах которого была видна мысль, как он ни старался играть дурачка — тюремная, видимо, привычка; вторая натура, ничего не поделаешь: дурачку порою живется легче, особенно в трудных ситуациях.
— Чемоданы не вскрывали, Загибалов?
— Не имею привычки в чужой карман заглядывать.
— Хорошая привычка, — Костенко обернулся и попросил милиционера, стоявшего на пороге: — Пригласите, пожалуйста, понятых.
В чемодане было барахло: поношенная кожаная куртка, ботинки, носки, две пары брюк, меховая безрукавка. В кармане этой-то безрукавки Костенко и нашел профсоюзный билет на имя Дерябина Спиридона Калиновича. ДСК.
Костенко поднял глаза на Загибалова: