«Где же я ее видел? — подумал Костенко. — Странно, я ее недавно видел».
Вспомнил: при входе на фабрику, на стене, была Доска почета. Портрет женщины был третьим справа во втором ряду.
— Здравствуйте, — ответила женщина, и зрачки ее расширились, отчего глаза из серых превратились в прозрачно-зеленые. — Что-нибудь случилось?
— Это я хочу спросить, что случилось, когда к вам приезжал Спиридон? — огорошил ее неожиданным вопросом следователь Кондаков.
«Ничего врезал, — отметил Костенко, — без игры, силки не ставит, сразу карты на стол, молодец».
— Какой Спиридон? — растерянно спросила женщина.
— Мужнин поделец, — лениво и всезнающе сказал Кондаков, всем своим видом показывая, что ложь он слушать не намерен, ибо все ему наперед известно.
— А ничего не случилось. Посидели, выпили…
— Ночевал Спиридон у вас?
— Нет, ушел.
— Когда?
— Ночью.
— К кому?
— А я почем знаю?
— Друзья у него в Магадане есть?
— Не интересовалась, — ответила женщина.
Начальник отдела кадров кашлянул в кулак:
— Загибалова, ты ударница коммунистического труда, не говори лжи.
— Он красивый? — спросил Костенко.
Женщина покраснела:
— У меня свой мужик есть.
— Это я понимаю, — согласился Костенко, — просто интересуюсь вашим мнением.
— Да так, из себя видный, — ответила женщина, — глаза цыганские, жгучие такие…
— Да при чем тут глаза? — включился начальник отдела кадров. — Ты опиши, внешние признаки дай…
«Не нужны нам внешние признаки, — досадливо подумал Костенко. — Экий ведь стереотип мышления, насмотрелись «знатоков» и мнят себя юристами. Мне важно, чтоб она про глаза Спиридона рассказала, про его запах — женщина на запах локаторна, некоторые мужчины вкусно пахнут — чуть-чуть горького одеколона, даже «шипр» сойдет, коли с водою, — и сила, у нее особый, свой запах, не расчлененный еще химиками на составные части. Ладно, пусть он ее отвлечет, тоже не вредит, сплошные «кошки с мышками», сам себе противен делаешься, не человек, а Макиавелли. Хотя Федор Бурлацкий доказал, что Макиавелли — совсем не так плохо. Что ж, каждому политику свое время, разумно».
— Внешне я не опишу, — продолжала между тем Загибалова, — у него родинок никаких не было, одна только маленькая на щеке, возле морщинки…
— Это хорошо, что про родинку помните, — включился Костенко, — но тут что-то не вяжется у нас с вами: родинка родинкой, а отчего друг ушел ночью в никуда? Ни друзей нет, ни знакомых, такси не сыщешь, до города пять верст, мороз…
— Пьяный был, поэтому и ушел. Пьяному мужику невесть что в голову взбрести может…
— Это верно, — сразу же согласился Кондаков, — но только зачем уходить, а чемоданы оставлять? И полгода за ними не возвращаться? Сколько денег было в чемоданах?
— Много, — ответила женщина, нахмурившись, — он пачки три вытащил, по карманам рассовал…
— Это когда муж его провожать пошел?
— Нет, это когда они выпивать начали.
— А когда у них драка началась? — спросил Костенко тихо.
Женщина снова вспыхнула:
— Не было у них драки. Поспорили промеж собой — и все…
— Загибалова, не говори ложь, — снова посоветовал начальник отдела кадров, — товарищ полковник прилетел из Москвы.
— А если бы я был отсюда — врать можно? — усмехнулся Костенко.
Женщина опустила лицо в маленькие, красивые, хоть и в машинном масле, руки.
— Набедокурили — вот и отвечай, — снова прорезался кадровик. — Нечего, понимаешь…
— Вы мужа подозреваете? — спросила Загибалова.
— В чем? — Кондаков подался вперед. — В чем мы его можем подозревать?
— Ничего я не знаю! Не знаю! — заголосила вдруг женщина высоким голосом, и этот плач странно диссонировал со всем ее обликом — вполне современная женщина, молодая, даже в рабочей ее одежде был вкус, современный вкус, а здесь был вопль — так мужиков на войну деревенские бабы провожали.
— Вас сейчас отвезут в прокуратуру, — сказал Костенко, — и допросят. Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.
6
— Загибалов, этот гражданин — старший следователь прокуратуры, Кондаков Игорь Владимирович.
— Значит — сажаете?
— Сажаем, — согласился Кондаков.
— Произвол, — сказал Загибалов. — Прежним временем пахнет.
— Ознакомьтесь с экспертизой, Загибалов, — сказал следователь Кондаков. — Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.