Если бы им встретилась еще какая-нибудь женщина, женщина для Гарольда… Но нет, таковой видно не было, и Фрэн боялась, что долго ждать не сможет. Она подумала о том дне, когда Гарольд, со свойственной ему неуклюжестью, попытался овладеть ею, окончательно закрепить свое право собственности. Когда это произошло? Две недели назад? Казалось, больше. Прошлое вроде бы удлинялось, растягивалось, как теплая ириска. Она не знала, что делать с Гарольдом, и боялась того, как он может себя повести, если она уйдет к Стюарту. Она боялась снов. Она думала, что эти тревоги и страхи не дадут ей уснуть.
С этими мыслями Фрэнни заснула.
Она проснулась в темноте. Кто-то тряс ее за плечо.
Фрэнни протестующе забормотала – впервые за неделю она спала без кошмаров, отдыхала душой и телом, – но потом с неохотой вынырнула из сна, думая, что уже утро и пора ехать. Вот только с какой стати им ехать в темноте? Садясь, Фрэн увидела, что луна опустилась за горизонт.
Тряс ее Гарольд, и на его лице читался испуг.
– Гарольд? Что-то случилось?
Она видела, что Стью уже на ногах. И Глен Бейтман. Перион стояла на коленях у костра в дальнем конце лагеря.
– Марк, – ответил Гарольд. – Он заболел.
– Заболел? – переспросила она – и тут же услышала тихий стон с другой стороны едва тлеющего костра, где опустилась на колени Перион и стояли оба мужчины.
Фрэнни почувствовала, как внутри поднимается черная волна ужаса. Болезни они боялись больше всего.
– Это… это не грипп, Гарольд?
Если Марка свалил «Капитан Торч», значит, опасность грозит им всем. Может, эта зараза никуда не делась и оставалась в воздухе. Может, этот вирус даже мутировал. Чтобы было легче кушать тебя, внученька.
– Нет, это не грипп. Ничего похожего на грипп. Фрэн, ты ела вчера вечером консервированных устриц? Или когда мы останавливались на ленч?
Она попыталась вспомнить, голову еще застилал туман сна.
– Да, оба раза, – ответила она. – Они мне понравились. Я вообще люблю устриц. Это пищевое отравление? Да?
– Фрэн, я только спрашиваю. Никто из нас не знает, что это. Доктора нет дома. Как ты себя чувствуешь? Ты хорошо себя чувствуешь?
– Отлично, просто сонная. – Но она проснулась. Уже проснулась. Еще один стон приплыл к ним от костра, словно Марк обвинял ее в том, что она хорошо себя чувствует, тогда как он – нет.
– Глен думает, что это, возможно, аппендицит.
– Что?
Гарольд кисло улыбнулся и кивнул.
Фрэн встала и направилась туда, где собрались остальные. Гарольд печальной тенью последовал за ней.
– Мы должны ему помочь, – говорила Перион. Эти слова она произнесла механически, будто уже в который раз. Она беспрестанно переводила взгляд с одного на другого, ее глаза переполняли ужас и беспомощность, и Фрэнни вновь почувствовала себя виноватой. Мысли эгоистично переключились на ребенка, который рос в ней, и она попыталась их прогнать, однако они никуда не делись. Отойди от него! – кричал голос разума. Ты должна отойти от него немедленно! Возможно, он заразный. Она посмотрела на Глена, который в ровном свете лампы Коулмана казался бледным и разом постаревшим.
– По словам Гарольда, вы думаете, это аппендицит? – спросила она.
– Не знаю. – В голосе Глена слышались тревога и испуг. – Симптомы есть: у него температура, живот твердый и раздутый, прикосновения болезненны…
– Мы должны ему помочь, – повторила Перион и разрыдалась.
Глен коснулся живота Марка, и глаза больного, наполовину скрытые веками и остекленевшие, широко раскрылись. Он закричал. Глен резко отдернул руку, словно от раскаленной духовки, посмотрел на Стью, на Гарольда, снова на Стью, уже практически не скрывая паники.
– Что предложите, господа?
Гарольд судорожно сглатывал слюну, словно у него в горле застряло что-то удушающее. Наконец он выдавил из себя:
– Дайте ему аспирин.
Перион, которая сквозь слезы смотрела на Марка, теперь резко повернулась к Гарольду.
– Аспирин? – В ее голосе звучали ярость и изумление. – Аспирин? – выкрикнула она. – И это все, что ты можешь предложить, болтливый умник? Аспирин?