Могу добавить, что, по моему мнению люди, которые поставляют наркотические вещества для генерал-лейтенанта Птицына недовольны А.Ш. Масудом, потому что он пользуется ущельем «Пандшер» самостоятельно и не дает пользоваться им, также не подчиняется указаниям главарей бандподполья находящегося в Пакистане. Ущелье же нужно, в том числе для транспортировки наркотических веществ в Советский Союз.
С моих слов записано верно, мною прочитано.
Луньков И.Э.
Протокол допроса
Черновицкого Петра Михеевича, украинца 1959 года рождения, члена КПСС с 1979 г., уроженца г. Винницы, ранее не судимого.
Я, Черновицкий Петр Михеевич 1959 года рождения, постоянно проживающий в г. Москва, являюсь майором государственной безопасности и оперативным уполномоченным Третьего управления КГБ СССР.
По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее:
В органах государственной безопасности я работаю с 1981 года, в третьем управлении — с 1981 года, постоянно проживаю в г. Москва. Начиная с 1985 года, я также являюсь личным агентом полковника государственной безопасности Касарина Павла Павловича. Касарин завербовал меня тогда, когда меня в нетрезвом состоянии задержала милиция. Если бы протокол из милиции был направлен в отдел кадров КГБ, меня бы уволили из органов государственной безопасности, потому что до этого со мной уже проводили работу по поводу моего «морального разложения». Сам Касарин по его словам работает в «спецотделе КГБ», милицейский протокол он изъял и показал мне, но сказал, что он будет лежать у него как залог моей добросовестной работы на него. Что такое «спецотдел КГБ» — я не знаю.
В 1986 году у меня было три спецкомандировки в Афганистан, в которых я выполнял, в том числе указания полковника Касарина П.П. Осознаю, что указания полковника Касарина, которые он мне давал неоднократно, были заведомо преступными.
Так 11 марта 1986 года при проведении агентурно-боевой операции я выстрелил в спину из автомата подполковнику госбезопасности Бояринову Владимиру и убил его. Сделал я это по прямому указанию полковника Касарина П.П., которое он передал мне в г. Кабуле лично, без свидетелей. Точных мотивов убийства Бояринова я не знаю, передавая мне указание полковник Касарин сказал что Бояринов разложился и продает информацию о планирующихся советским командованием операциях против моджахедов самим моджахедам и получает от них за это вознаграждение в долларах, то есть является предателем и изменником Родине. Так же полковник Касарин сказал мне, что если я не выполню приказ — то кто-то убьет меня. Про то, что я убил Бояринова, никто не знал, все подумали, что его застрелили моджахеды.
18 сентября 1986 года находясь в командировке в г. Кандагар я пришел на квартиру к полковнику милиции Ковалеву Михаилу Борисовичу, якобы для того, чтобы распивать спиртные напитки. После того, как мы распили две бутылки водки я достал пистолет Макарова и выстрелил ему в голову, имитируя самоубийство. После чего я уничтожил все следы пребывания в квартире и ушел. Пьян я не был, потому что до того как идти к полковнику Ковалеву я принял спецпрепарат, нейтрализующий действие алкоголя, который дал мне Касарин.
Приказ убить полковника милиции Ковалева и имитировать самоубийство отдал мне полковник Касарин, мотивов не объяснил.
20 сентября 1986 года я убил из автоматического пистолета АПБ с глушителем двух сотрудников Царандой в районе базара Шар-Шатта. Как их звали я не знал и раньше не видел, их фото и описание их машины передал мне полковник Касарин, мотивов убийства не объяснил. Улучив момент, я подошел к машине сделал несколько выстрелов и скрылся в толпе. Оружие я вернул полковнику Касарину.
26 сентября 1986 года я убил сотрудника ХАД, как звали я не знаю, о том, что это сотрудник ХАД я узнал от полковника Касарина. Причин его убийства тоже не знаю. Я убил его из подворотни, двумя выстрелами в районе Старого города, потом скрылся на автомашине Москвич. Оружие после убийства — пистолет с глушителем тот же самый что и в предыдущем случае, мне передал Касарин, после убийства я вернул пистолет ему.
27 сентября 1986 года я пришел на встречу с Касариным, он выглядел более нервным чем обычно. На этой встрече он сказал мне, что надо убить подполковника советской армии Цагоева, оперативного офицера штаба Сороковой армии и двоих его телохранителей, причем телохранителей надо убить обязательно это очень важно. Мотивов, почему это нужно сделать он мне не назвал и пообещал, что если я выполню это задание — он оставит меня в покое.
За каждое совершенное убийство я получал от Касарина П.П. деньги. Так за убийство Бояринова я получил одну тысячу рублей и пятьсот чеков, за каждое последующее убийство я получал по тысяче рублей и от трехсот до пятисот чеков. Деньги эти я расходовал на свои личные нужды
В содеянном раскаиваюсь.
С моих слов записано верно, мною прочитано.
Черновицкий П.М.
Листок за листком. Сконцентрированный ужас, втиснутый в сухие канцелярские формулировки допросов, перенесенный на бумагу старыми, раздолбанными армейскими печатными машинками. Подписи — подозреваемый, военный прокурор. Листок за листком -гнусь предательства, ужас смерти, омерзительный запах лжи...
Подполковник Цагоев задержался — обещал на час, а появился почти через два. Хлопнул дверью, кашляя от пыли прошел к столу.
— Ну? Ознакомились?
Слова прозвучали как то весело — неумеренно весело.
— Что это... — выдавил из себя Скворцов
— Что именно? Выражайтесь точнее, лейтенант.
— Это. Это же...
— Это протоколы допросов предателей и изменников Родине. Врагов народа. Часть мы выудили из органов военной прокуратуры, не дали их уничтожить. По актам то они уничтожены, а на самом деле вот они, родимые... Все на месте.
Подполковник любовно погладил папку, прежде чем убрать ее на место. Казалось, каким-то сюром, безумием, что ТАКОЕ лежало не в красной папке где-нибудь в надменной Москве, а здесь, в истекающем кровью Афганистане, в ободранном, с облупившейся краской канцелярском шкафу.
— Если хочешь что-то спрятать — положи это на самое видное место — подполковник словно угадал мысли Скворцова
— Но эти... почему... почему они все это делают? Они что не понимают?!
Это не был вопрос. Это был крик о помощи. Крик души человека, воспитанном в благочинном советском застое, верящего — сам того не осознавая он верил, верил искренне, по настоящему в правильность и праведность советских идеалов. Крик ужаса при виде ЧУЖИХ — людей, которые были воспитаны и жили в одной с ним стране, но образ мыслей, правила и ценности которых отличались от его ценностей и ценностей обычных советских людей настолько, что существовать с ЧУЖИМИ в одном обществе было совершенно невозможно. Точно также, как невозможно было сосуществовать в одном обществе с людоедами или рабовладельцами. Это был крик изумления и ужаса, подобный тому, какой мог издать человек, идущий со своим другом по ночному городу и вдруг увидевший, как у друга, которого он знает бог знает столько лет, растут волчьи клыки.