Произошедшее со временем стало известным как «Варфоломеевская ночь» или «Ночь святого Варфоломея».
СССР, Москва.
Лето 1987 года
Два дня погостив в Ижевске, генерал выехал из Ижевска в Москву. За рулем собственного автомобиля Москвич 2140.
Волею судьбы ставший подполковником, генерал-лейтенант милиции был очень осторожен, он был осторожен как бывают осторожны старые, стреляные и раненые волки, которые за километр чуют засаду и петляют по лесу, даже когда в том нет необходимости. Он не стал выбивать командировку в Ижевск — хотя мог это сделать, хотя бы на Механический завод, выпускающий основное оружие советского милиционера — пистолет Макарова, на который он выбил фонды и которые надо было теперь «пробить» на заводе. Он взял несколько дней в счет отпуска и даже взял курсовку в санаторий Динамо — сердце расшалилось, как он объяснил. Он не приехал в город на поезде и не прилетел на самолете — а прибыл на стареньком Москвиче 2140, который купил, но на котором ездил по доверенности. Точно так же он собирался и покинуть этот город — за рулем. Пусть дорога трудна, пусть через Каму придется перебираться не по мосту, а по переправе — все равно он ехал на машине. Потому что покупая билет надо предъявлять паспорт — а на машине можно было просто ехать.
Старые волчатники рассказывают, что если часто охотиться на волков в одном и том же месте — то появляются стаи волков, которых не остановить флажками. Они перешагнули порог страха — и красные тряпки на веревке больше не пугают их. Не пугают их и люди. Волки, перешагнувшие свой страх — особенно опасны.
А он свой страх — перешагнул давно.
Волки...
Волками их пыталось сделать государство. То государство, которому они клялись в верности, и которому присягали, стоя в серошинельном милицейском строю. Они тогда не были волками — они были сторожевыми псами, которых государство завело себе для того, чтобы спастись от волков — и черт бы все побрал, он честно справляли свою службу! Они служили, и похлебка их не была особо сытной, а конура не была теплой — но никто из них даже не думал о том, что взять кусок мяса, протянутый чужой рукой. Как-то генерал ради смеха подсчитал, сколько ему в целом за всю жизнь предлагали взяток — все что упомнил. Получалось где-то в промежутке между полумиллионом рублей и миллионом. Ни рубля из этого он не взял, он презирал тех, кто продавался, считая их не вполне нормальными. Он не продался и сейчас — хотя достоверно знал, куда можно прийти и где его талант оценят по достоинству. Он не стал волком, нет. Вместо этого он принял решение, что хозяин, которому не нужны сторожевые псы для того чтобы охранять свой двор от волков — плохой хозяин, и у него на уме что-то недоброе. Если такое происходит — значит, на дворе просто нужен другой хозяин. Тот, кто будет заботиться о хозяйстве — и кому снова потребуются изгнанные со двора прежним, нерадивым хозяином цепные псы. По меркам закона это было страшное преступление — но псы уже были изгнаны, они не стали волками — но и не собирались больше следовать законам двора. Вот, когда они вернутся на двор — тогда да. А сейчас... извините...
Мост через Каму так нормально и не построили — это было на дороге республиканского значения! Мост для поезда построили — а автомобильный не догадались. Съехав с дороги по вытоптанной тысячами колес в рыжей глине тропе, опальный генерал пристроился в хвост автомобильной очереди за сдуру газующим и окатывающим окрестности чадным солярным дымом КамАЗом. Ему надо было подумать...
Зона...
Родил отец сына — а убить не смог. В тридцатые годы Сталин подвывел под корень всех — и правых, и виноватых. Наказание только одно — те годы цинично называемое «Высшая мера социальной защиты». Кому только в голову пришел такой иезуитский термин. Социальной защиты... А вот что было бы, если бы бывших сотрудников НКВД, попавших в опалу но не растерявших на скамье подсудимых ни грамма профессионализма кинули в одну крытку с блатными, с теми, с настоящими блатными... страшно было бы даже представить что могло бы получиться. Не было бы тогда ни товарища Сталина, ни товарища Молотова, ни товарища Кагановича на свете — и очень скоро не было бы. Но Сталин умел.. защищаться, хотя бы за это его можно было бы уважать. Не любить, не за что эту тварь любить — но уважать. А эти...