Никто из мужчин на Сашу не смотрел. Все трое смотрели на неё. Мама уже говорила, что у неё за последний год внешность чересчур яркой сделалась. Не нравились ей такие взгляды, и она отвернулась. Саша повторил свою просьбу, и кто-то из офицеров наконец заметил его. Вот ведь глупцы! Самое главное не видят! А ведь оно у них прямо под носом!
— Зачем вам туда? Ты кто, паренёк?
— Я Саша Кузнецов. Служащие, монахи и студенты семинарии в Лавре ждут именно меня. Эти две женщины пройдут со мной. Там их муж и отец.
Она вновь повернулась к Саше. Старший из двух офицеров откашлялся и хмуро ответил:
— Никто, никуда не пройдёт. Работа Лавры и музеев временно приостановлена. Прошу вас, граждане, отойдите в сторонку и не мешайте работать.
Саша кивнул на это и спокойно сказал:
— Вы, товарищ капитан, кажетесь мне образованным человеком. Так вот, вы, наверное, слышали такое выражение, как «гнев богов»?
— Ну, допустим. К чему ты это?
— Я вежливо попросил вас пропустить нас в Лавру. Вы отказали. Ладно, я понимаю, у вас свой приказ. Но в этом случае у меня не остаётся иного выбора, как пройти силой. А гнев богов я упомянул для того, чтобы предупредить вас о последствиях, если вы станете чинить препятствия или, не дай бог, обнажите оружие сами или прикажете сделать это своим подчиненным. В этом случае вы на своей шкуре узнаете, что такое гнев богов. А сейчас небольшая демонстрация. Смотрите!
Все посмотрели туда, куда он показывал рукой. Неподвижно стоящий в Красных Вратах бронетранспортёр вдруг шевельнулся, издал громкий, протяжный скрип, приподнялся на своих массивных, широких колёсах, подпрыгнул как живой, в воздух, завис там на высоте метров двух и медленно, как будто его понесло ветром, поплыл вдоль монастырской стены прочь от Прохода. От него в сторону дороги чуть ли не на четвереньках шарахнулись двое солдат. Пролетев метров тридцать, машина вдруг сорвалась вниз, тяжело ударилась всеми своими колёсами в поросшую прошлогодней травой землю, подпрыгнула, снова припала к земле своим похожим на клюв острым носом, выпрямилась, шипя и посвистывая гидравликой амортизаторов покачалась с боку на бок, и наконец успокоилась.
Саша повернулся к побледневшим офицерам и присоединившемуся к ним перепуганному солдату радисту и совершенно серьёзно сказал:
— В следующий раз будет значительно хуже! В следующий раз я подброшу его вверх метров на сто или просто раскатаю в круглый блин. Я это очень хорошо умею делать. Меня мама учила, когда я ещё совсем маленьким был. Только она учила меня раскатывать тесто скалкой или бутылкой, а я научился обходиться без скалки и раскатывать не только тесто, но и бронетранспортёры. После этого вам придётся писать кучу объяснительных по поводу того, каким образом вам и вашим бойцам удалось довести исправную бронетехнику до такого состояния, что её даже в переплавку отказываются принимать. Это если вам удастся его от асфальта отскрести и назад в часть переправить. Сами понимаете, если вы сошлётесь на меня, вы оба даже под суд не попадёте. Закончите свои дни в психушке. Это и тебя касается, солдат! — он помолчал, рассматривая лица военных, и негромко закончил, — Я вас предупредил. Второго предупреждения не будет. — и бросил им с мамой через плечо, — Идёмте и ничего не бойтесь! Эти двое уже прониклись и осознали.
***
Они не видели, как старший из офицеров с погонами капитана на плечах шинели, глядя им в спины, медленно и как-то нерешительно потянулся рукой к висящей на широком ремне кобуре. Его остановил младший, с погонами лейтенанта. Он положил руку на плечо своему начальнику и негромко сказал:
— Не надо, товарищ капитан. Ничего это не даст. Кроме того, не враги же они нам. Да и в спины стрелять не было приказа...
Капитан убрал руку, оглянулся на него, кивнул и сказал:
— Точно, не было! Зови Сидорчука, пусть посмотрит двигатель и попробует завести. Нужно вернуть его на прежнее место. Как он его, а? Ты о чём-нибудь подобном слышал? Десять тонн, как пушинку, в воздух поднял! — и, оглянувшись на радиста, приказал, — Эй, боец! Давай, вызывай Первого!
Глава 29. Старая площадь
Четверг, 13 апреля
Леонид Ильич стоял у окна в своём рабочем кабинете на Старой площади и с мрачным видом курил. Сегодня четверг, и сегодня ему предстоит бой. Кроме обычных вопросов военного и хозяйственного планов, последними пунктами повестки заседания Политбюро кто-то из коллег протащил через Секретариат два дополнительных вопроса. Первый из них гласил: «О текущем состоянии идеологической и политико-воспитательной работы в стране в свете последних событий в городах-героях Москве и Ленинграде и в городе Загорске». В докладчики записали его самого.