Вторым пунктом шли действия авиации. Нареканий на нее от войск пока не было — Люфтваффе действовало энергично и весьма эффективно. Массовое использование "Фоккеров" в качестве истребителей-бомбардировщиков тоже полностью себя оправдало. Но нет предела совершенству! С моей точки зрения, действиям ВВС не хватало массирования. На тактическом уровне проблема решалась — в связи с затуханием боев под Воронежем и задержкой с наступлением на Кавказ, все силы 4-го воздушного флота перенацеливались на Сталинград. Параллельно авиация перебиралась на новые аэродромы, расположенные за Донцом, поближе к месту боев. Вскоре на южный участок фронта должны были прибыть авиачасти из Заполярья. Это уже моя работа, вернее ее результат, эффект от которого должен проявиться в августе. После окончания эвакуации из Африки должны прибыть бомбардировочные части со Средиземноморья. Правда, эти смогут поучаствовать только в зимних боях, да и то далеко не все, но это лучше чем ничего.
Что там еще можно придумать? Бросить в бой свежие части? Нет, это не вариант. Тупое наращивание сил далеко не всегда бывает полезно, примеров чему — масса. Да и пути подвоза не резиновые — большую группировку будет весьма проблематично снабжать. Так что придется Клейсту обходиться тем, что есть, сил у него и так предостаточно. Одних только танковых и моторизованных дивизий 9 штук — в полтора раза больше, чем было в моей истории! Теперь главное: грамотно распорядиться своим превосходством. Вот чем можно помочь, так это организацией своевременного пополнения частей людьми и техникой. Дивизии не должны "стачиваться", теряя боеспособность и ударную мощь. К тому же бои на износ приводят к выбиванию опытного костяка ветеранов, которых заменить не так-то просто… Так что лучше не доводить соединения до ручки.
Еще, возможно, потребуется небольшая остановка для перегруппировки частей, главное не прекращать при этом давление, пусть и без решительных целей, чтобы не дать противнику оторваться и выскользнуть из затягивающейся петли. Сталинградский фронт на этот раз не должен добраться до города. Судьба четырех его армий — погибнуть в донских степях. И ради достижения этой цели можно подождать несколько дней с захватом города — эта отсрочка уже всё равно ничего не решит. Без войск Сталинградского фронта русским город не отстоять. Тут уж, как говорится, лучше полчаса подождать, чем полночи уговаривать.
Гм, кажется, я произнес последнюю фразу вслух, вон Штеффи хихикает. Язва. Она с этой шуткой уже знакома — рассказал как-то раз… при случае. Потом она мне, явно из вредности, в самый неподходящий, с моей точки зрения, момент продемонстрировала ошибочность этой поговорки. Так я той ночью и обломался. Можно было бы конечно админресурс задействовать, в смысле воспользоваться служебным положением, но не стал. Черт его знает почему, видать привязался я к ней все-таки, командовать в постели уже как-то не тянет. Теперь вот улыбается ехидно симпатия моя, не иначе как тот случай вспоминает. Да и ладно, такой красавице многое простить можно, а не только мелкие подколки, да и ее чувство юмора я оценил, пусть и не сразу. Так что пусть себе ухмыляется, а мне надо возвращаться к своим баранам, то есть к армейской группе "Клейст" и Сталинградскому фронту, а то что-то слишком долго они "бодаются".
Глава 5. Имя им — Стойкость
"Не отступать и не сдаваться"
Встреча с Еременко состоялась в конце дня. Прихрамывающий после ранения и поэтому опирающийся на палку генерал-лейтенант вышел из запыленной эмки, неодобрительно прищурился на солнце, и встретившись взглядом со мной, шагнул вперед, пытаясь отчеканить шаг…
Внезапное назначение, чуть ли не с госпитальной койки прямо в разгар битвы возможно и не лучшее решение, но в такой жестокий момент об этом не думалось.
Генерал мне понравился своим деловым подходом и какой-то редкой уверенностью. Такой не отступит. Прекрасно понимая задачу фронта, Еременко в тоже время предложил несколько своих вариантов. Один из них — попытаться оторваться от немцев и перебраться на другой берег Дона я сразу отверг. Не выйдет. Второй — получив резервы продолжать атаки на немцев, обещал изложить Ставке…
Насчет поддержки с воздуха ничего обещать я не мог, но опять же, задействовал все каналы и полномочия начальника Генштаба, чтобы помочь донцам. Дальнебомбардировочные полки уже получили приказ перекочевать на волжские аэродромы в районе Куйбышева и Камышина, поближе к главной арене сражений.
Сюда же переброшены истребительные полки асов под командованием Клещева и Шестакова; накапливались ночные бомбардировщики "У-2"(среди ночников был и женский ночной бомбардировочный полк); приказ Ставки предусматривал переброску целых дивизий ПВО…
С Еременко я говорил напрямую. Он прекрасно понимал, что в его ситуации рассчитывать на успех, как играть ва-банк в покере с парой дохлых двоек; но задачу принял к сведению; лишь еще больше насупившись.
Также было решено заменить Лопатина на Чуйкова в должности командующего 62-й армии. Будучи убежден, что только такой жесткий командарм сможет удержать рушащийся фронт. Одновременно, как представитель Ставки я обещал ускорить выдвижение резервов на восточный берег Дона. При неблагоприятном развитие обстановки они должны были прикрыть отступление Сталинградского фронта и хоть немного задержать немцев.
Вечером, отправив донесение в Ставку, я вышел на берег реки. Прохлада, благословенная после оглушительной жары, тихий плеск медленно катящихся водных поток приятно успокаивали. Эх, посидеть бы просто с удочкой, развести костерок, сварить ушицы. Мечты, мечты…
Утром я навестил в госпитале полковника Урванцева. Дивизия, которой он командовал меньше месяца, попала под удар немецких танков, была разрезана на несколько частей, но продолжала неделю сражаться в окружении. Часть бойцов и командиров вырвалась к своим… словно капельки ртути, оторвавшиеся друг от друга наши части хаотично метаясь, снова сливались вместе. При прорыве комдив был ранен осколками разорвавшейся мины в обе ноги, но бойцы его вынесли на руках. Тоже показатель отношения к командиру.
Горячечный взгляд полковника метался от потолка к окну, скользил по моему лицу… он видимо пытался найти оправдания, почему дивизия перестала существовать, а во мне видел строгого ревизора.
— Товарищ генерал-полковник… немцы ударили танками… соседи отступили… при бомбежки погиб почти весь штаб, — горькие, многократно слышанные и читанные в документах слова из уст конкретного, перемотанного бинтами, задыхающегося в специфически-гнойном госпитальном запахе человека звучали особенно трагично, почти зловеще. — Я загнул фланги, потом перешел к круговой обороне. Держались, пока были снаряды и патроны… когда осталось по одной обойме на винтовку, по 30–40 патронов на автомат, по одной пулеметной ленте — пошли на прорыв… технику… оставшиеся без снарядов орудия — взорвали… машины сожгли… мой адъютант Липашин лично… (тяжелый вздох) следил… минометы пытались вытащить… командир 1233-го полка подполковник Некрасов пошел в бой впереди солдат с пистолетом в руках и был скошен пулеметом… командир 456-го артполка майор Дунбанидзе погиб… комиссар 1224-го полка… когда комполка погиб… батальонный комиссар Огуречный командовал полком несколько суток, был ранен… убит осколком…
Комдив рассказывал о этих тяжелых боях, упоминал десятки фамилий отличившихся, словно бой еще продолжался. Это было не банальное самооправдание, хотя и оно тоже. Даже с изрядной долей. Но по тому, как он горячо старался защитить не себя, а своих людей от обвинений, не дай Бог, в трусости и паникерстве, было заметно, что даже в отчаянном положении соединение не сложило руки. Попавшие под удар части не разбежались по лесам и балочкам, а продолжали сражаться, сохранять управляемость, то есть дрались как единое целое.