— Увидимся позже, Деймон.
Двери закрылись за ними, подтверждая тот факт, что я не был посвящен в каждую идею и прихоть. Многое было скрыто. Вздохнув, я повернулся в ту сторону, где сидела моя сестра, и на мгновение, осознание накрыло меня. Я едва узнавал ее.
Ди подняла взгляд, наши глаза столкнулись.
— Я думал, ты должна была присматривать за ней? — сказал я.
Она пожала плечами.
— Она никуда не денется в ближайшее время. Доусон вырубил ее до следующей недели, я думаю.
Мой затылок напрягся.
— Так с ней никого нет?
— На самом деле, я не знаю. — Она уставилась на свои ногти.
— И меня это действительно не волнует.
На минуту я уставился на нее, на моем языке висели невысказанные слова, но я проглотил их.
— Я удивлен, что ты не притащила сюда Бет.
Она подняла бровь.
— Бет больна — ей хуже, чем Кэти. Она, наверное, убежала в ту же секунду, когда увидела нас, и теперь убивает себя, подвергая опасности Доусона. Я думаю, мы должны держать ее в секрете ради Доусона.
— Ты будешь врать Ролланду?
— Разве я уже не соврала ему? Очевидно, Доусон глубоко похоронил эту маленькую тайну, так же, как ты и я. Они не знают о Бэт и не знали о Кэти до недавнего времени.
Давление усилилось в моей груди, и я заставил его восстановиться, когда Ди склонила голову и посмотрела на меня.
— Если ты думаешь, что так лучше.
— Думаю, — ответила она невозмутимо.
Мне больше нечего было сказать, поэтому я повернулся к двери.
— Ты идешь к ней.
Я остановился, но не обернулся. — И что?
— Зачем? — спросила она.
— Если ее рана воспалится, и она умрет, то ты знаешь, что будет со мной.
Звонкий смех Ди напомнил мне сосульки, падающие с крыши нашего дома зимой.
— С каких это пор у гибридов воспаляются раны?
— Гибриды не могут простудиться или заболеть раком, Ди, но кто знает, как на них сказывается обугленная дыра в теле. Что думаешь?
— Ах, что это как бы хорошая точка зрения, но...
Повернувшись к ней, я опустил руки вдоль тела, сжав их.
— Что ты пытаешься сказать?
Ее губы искривились.
— Самое худшее, что могло бы случиться, так это гниение ее руки.
Я уставился на нее.
Отклонив голову назад, она рассмеялась, хлопая в ладони.
— Видел бы ты свое лицо. Слушай, все, что я пытаюсь сказать, что это звучит так, словно есть другая причина, почему ты хочешь увидеть ее.
Подергивающаяся мышца перенеслась из-под моих глаз на мою челюсть. — Ты была права раньше.
Она нахмурилась. — Да?
Я позволил подобию улыбки, которая была целую жизнь назад, скользнуть по моим губам. — Когда сказала, что я думал не головой.
— Фу! — сморщила она нос. — Боже, да, мне не нужно знать больше. Прощай.
Подмигнув ей, я повернулся и вышел из комнаты. Доусон был больше не в атриуме, и мне не нравится, что я понятия не имел, где он был или что он делал. Ничего хорошего от этого не стоило ожидать, но я действительно не представлял, что ожидало меня наверху.
Не я привез ее сюда.
Это был Доусон, и хотя я не был с ним, когда он нес ее наверх, я без вопросов знал, где она была. Третий этаж. Последняя спальня справа.
Фотографии настоящего мэра Ролланда Слоуна и его семьи: симпатичной жены блондинки и двоих детей, примерно десяти лет, обрамленные рамкой, украшали лестницу.
Я не видел ни жену, ни детей, когда мы приехали сюда. Последнее фото на втором этаже было треснуто и запачкано засохшей кровью.
Я продолжал идти.
Мои шаги были быстрее, чем я планировал, но верхние этажи были практически пустыми, и когда я пошел вниз в широкий зал с картинами с изображением озер в окрестностях города, которые украшали зеленые стены, шум и разговор уменьшились настолько, что стали ощущаться почти так, как если были только у меня в голове. Почти.
Сунув руку в волосы, я сделал резкий выдох, который тут же превратился в быстрое проклятие, стоило мне увидеть последнюю дверь.
Она была приоткрыта.
Ди оставила ее в таком виде? Возможно. Моя рука упала вдоль тела, я направился к двери. Мое сердце стучало о ребра, я протянул руку и толкнул дверь. Ненормально яркий свет разлился по коридору.
Лаксен был в одной комнате с ней, согнувшись над кроватью, полностью закрывая ее.
Ни одной мысли не осталось в моей голове.
Глава 4
ДЕЙМОН
Мое зрение затуманилось красным и словно взбесившаяся кобра, я ворвался в комнату, Лаксен почувствовал мое присутствие и выпрямился. Он обернулся и принял свою человеческую форму, которую позаимствовал, — парня, которому только стукнуло двадцать лет. Я думаю, что он называл себя Квинси.