Андрей похолодел.
— Неужели настолько серьезно?
— Серьезнее некуда!
Последнее, что Мила запомнила: белые стены операционной и медсестру в маске, делающую ей внутривенный укол.
Она находилась в воздухе. Из пугающей темноты доносился зловещий шепот. Мила не видела ничего, кроме быстро кружащихся огней, но чувствовала. Через протянутые к ней, со всех сторон, незримые нити медленно вытекала жизнь. Капля за каплей, капля за каплей…
Мила открыла глаза. Над ней озабоченно склонился мужчина в белом халате.
— Как вы себя чувствуете? — спросил врач.
— Ужасно… — Мила с трудом разлепила запекшиеся губы. — Пить хочется…
— Сейчас я смочу вам губы, а попьете чуть позже. Что-то болит?
— Все болит…
От ощущения полного бессилия и невыносимой боли по ее щекам покатились слезы.
— Девочка, не нужно отчаиваться! Ты обязательно выздоровеешь! — хирургу очень хотелось подбодрить Милу, но выражение его расстроенного лица говорило об обратном.
— Плохо? — слабая улыбка тронула Милины губы.
— Ну с чего ты взяла?! — прикрикнул на нее врач.
— Доктор, я не могу дышать, такая боль…
— Ничего, ничего, — засуетился мужчина. — Сейчас сделаем укол промедола.
Мила вновь провалилась в темноту.
Когда она очнулась, у постели сидели заплаканная мать и белый как полотно Андрей.
— Маленькая, ты слышишь меня? — прошептал муж. — У тебя сейчас что-то болит?
— Не знаю, все болит…
— Милочка, девочка, скажи, чего ты хочешь? — вмешалась в разговор Надежда.
— Спать.
— Ты и так постоянно спишь. Может, немного поешь? Я принесла суп-пюре и котлетку паровую.
— Не хочу! — Мила недовольно поморщилась и отвернулась. — О еде даже думать не могу!
— Это от наркоза, — расстроилась мать. — Ну же, доченька, хоть ложечку съешь, через силу…
На глаза Милы навернулись слезы.
— Что ты, моя хорошая, не нужно плакать, если ты не хочешь, я не буду ничего предлагать… — Надежда с трудом взяла себя в руки.
На маленьком личике дочери, болезненно-бледном, с пятнами горячечного румянца, застыло выражение беспомощности.
— Мамочка, если бы ты знала, как больно дышать, — чуть слышно прошептала она и тяжело закашлялась, прижимая руки ко шву на животе. — Господи, — с отчаянием воскликнула Мила, — я не могу больше выносить такую боль, лучше умереть!
Андрей выбежал в коридор. Ворвавшись в ординаторскую, он срывающимся голосом закричал:
— Ну сделайте же что-нибудь! На нее невозможно смотреть!
— Успокойтесь, успокойтесь, молодой человек, — мягко попросил врач. Он поднялся из-за стола и подошел к Андрею. — Не отчаивайтесь, кризис миновал. Худшее позади. Организм молодой, должен выдержать. Промедол дольше колоть нельзя, опасно. После него, обычно, очень сложно переходить на другие обезболивающие. Нужно потерпеть!
— Простите, доктор! Нервы в последнее время…
— Ничего, бывает, — понимающе кивнул мужчина.
Прошел месяц. Мила понемногу выздоравливала. Она уже могла, с помощью Андрея, добираться до уютной скамейки на больничном дворе, скрытой в разросшихся вишневых кустах. Там муж читал ей книжку про какого-то пирата, жившего три столетия назад. Мила совсем не слушала его, но мягкая интонация голоса и ласковый летний ветерок приятно убаюкивали. Она прижималась щекой к родному плечу и наслаждалась ощущением душевного покоя.
— Расскажи мне лучше о Лисоньке! — часто просила девушка. — Наверное, Антонина Павловна без конца названивает, а ты молчишь…
Андрей, старательно сочиняя ответы, каждый раз испытывал мучительный стыд: с тех пор, как он сообщил матери о болезни Милы, та больше ни разу не позвонила.
— Конечно, мы очень волнуемся за тебя, маленькая! Мама с отцом постоянно интересуются твоим здоровьем и ждут в гости!
— Спасибо, я очень соскучилась по дочке!
— Я тоже. Как только выйдешь из больницы, обязательно поедем к Лисе!
— Не знаю, смогу ли, после операции…
— Даже не сомневайся: родители создадут прекрасные условия для выздоровления!
— Ну, посмотрим, — неопределенно ответила Мила.
Между тем отношения Андрея с тещей оставались натянутыми. Совершенно случайно он поделился с Надеждой Михайловной своими мыслями о поездке в Петергоф.
Женщина пришла в полное замешательство.
— А как ты себе это представляешь?! — возмущенно воскликнула она. — Ты что, на носилках собираешься Милочку везти?
— О каких носилках вы говорите?! — ощетинился Андрей. — Она уже ходит самостоятельно!
— Неужели?! Передвижение от лавочки до лавочки, да и то с посторонней помощью, теперь называется самостоятельной ходьбой?! Пойми, Миле нужен серьезный уход!