Святослав, как верного товарища, обнял за шею белоснежного Буяна и на миг прижался лицом к теплой шелковистой гриве. В последний раз, перед битвой, он окинул взглядом зеленеющую степь под лазурным небом и жадно вдохнул пьянящий дух проснувшейся земли. Что ж, ему пора! Князь выехал на середину и, развернув коня навстречу воинам, внимательно осмотрел их ряды, останавливаясь на лицах старых, испытанных товарищей, многих из которых он, возможно, уже не увидит. Его сердце наполнилось горечью. Поборов минутную слабость, Святослав величественно вскинул голову и громко воскликнул, заражая всех своей непоколебимой уверенностью:
— Други мои, братья! Сегодня мы будем сражаться, плечом к плечу, за свободную и единую русскую землю, за наших отцов и матерей, за наших жен и детей, за самое дорогое на этом свете! Отступать некуда! Права у нас нет такого — отступать! А впереди — наше будущее, наше свобода! Так раздавим, братья, хазарского упыря, сотрем его с лица земли!
Слова князя потонули в оглушительном, ликующем крике, вырвавшемся одновременно, из тысяч глоток и раскатившемся долгим эхом по хазарской степи. Горячие кони, едва сдерживаемые седоками, нетерпеливо били копытами, раздувая ноздри и дрожа.
Ожидание, казалось, накалило самый воздух, превращая каждую последующую минуту в вечность.
И вот свершилось. Заветный миг настал. В едином порыве они устремились вперед, на противника.
Центр русского войска состоял из пешей рати, уверенно продвигавшейся под защитой тяжелых щитов, быстро обраставших густой щетиной стрел хазарских лучников. На смену бесполезной легкой коннице Иосиф выставил тяжелую, но она также натолкнулась на русские щиты, как на непреодолимый барьер. А позади напирали и напирали свои же, смешивая строй, не давая возможности сражаться, подставляя всадников под страшные секиры руссов, громящих уже последние ряды хазар.
Скрежет оружия, кровь и пот, предсмертные крики, стоны раненых, обезумевшие от бесконечных убийств лица сражавшихся, среди страшного хаоса живых и мертвых…
Иосиф, с искаженным от ужаса лицом, наблюдал за агонией гибнущего войска. Оставалась последняя надежда — Каган. Если воины увидят на поле брани бессмертное божество, сила духа вернется к ним, и тогда, возможно, ход сражения удастся переломить. Царь спешно послал за Каганом и его свитой.
Густой, низкий звук фанфар заставил замереть воинов, пораженных невиданной картиной. К ним медленно приближалась процессия, сияющая подобно солнцу. Золото одежд, обилие драгоценных камней, богато украшенные животные производили огромное впечатление. В центре, окруженный многочисленной свитой, на огромном слоне, восседал сам Каган — верховное божество. По бокам, на верблюдах, его сопровождали жены. Печенеги, составлявшие часть русского войска и также считавшие Кагана божеством, падали ниц, смешивая картину наступления. Напротив, хазары заметно оживились, начали теснить растерявшихся руссов. Ни одна стрела, пущенная в Кагана, не достигала цели. «Что ж, видно, пришла пора испытать материнский подарок», — подумал Святослав. Туго натянутая тетива запела, уверенно выпуская на волю серебряного посланца. С изумлением и радостью, едва веря своим глазам, смотрел он, как толстое, неуклюжее тело Кагана нелепо заваливалось в роскошном седле. Воины князя ликовали. Печенеги, освободившись от животного страха перед бессмертным божеством, поднялись с колен, готовые вновь вступить в битву. На крыльях русское войско справа выступало светлой конницей, переливающейся железом дружинных доспехов, слева — темной, печенежской, замыкая внутри огромного кольца обезумевших хазар. Но самое главное случилось позже. Невероятное событие затмило собою все, и, спустя годы, о нем слагались песни и сказания. Высоко в воздушной лазури показалось небесное воинство во главе со Святителем Николаем. Руссы, тяжело дыша, опустили тяжелые секиры, не испытывая больше ненависти к поверженному врагу. Их лица очистились. Тяжелый, кровавый дурман рассеялся, оставляя в душах незатихающую боль о тех, кому не суждено было подняться с алого ковра молодой апрельской травы…