Для русских это была победа, победа трудная, но настоящая, без малейших «натяжек» и преувеличений. У нее были свои «отцы» — моряки и военные инженеры.
Высочайший приказ Николая I от 12 октября 1854 г., гласил: «Государь Император, получив от генерал-адъютанта князя Меншикова донесение о непоколебимом мужестве, примерной стойкости и достохвальном самоотвержении, оказанных всеми морскими и сухопутными войсками, составлявшими гарнизон Севастополя во время бомбардирования этого города Англо-Французами 5 и 6 числа сего октября, объявляет искреннюю душевную признательность всем чинам означенных войск, от генерала до рядового, за блистательный их подвиг, коим они вполне оправдали Высочайшее доверие к ним Его Величества. Государь Император изволит оставаться в убеждении, что они и впредь не престанут отличать себя доблестною храбростию и всеми достоинствами, одушевляющими истинных сынов России».
Отбитие атаки на Севастополь имело не столько материальное, сколько моральное значение.{1214} Французы признали свое полное поражение и потеряли бывшие иллюзии о скорой победе.
Англичане, начав, как они считали, правильную осаду Севастополя, на самом деле начали цепь грубейших тактических ошибок, приведших в итоге, к, говоря словами Бернарда Монтгомери, одной из самых крупнейших неудач — Балаклаве.{1215}
Поражение 5 октября убедило союзников, что овладеть Севастополем можно лишь постепенной осадой, которую нужно направлять против наиболее слабой части оборонительных линий русских.{1216}
Но и это не гарантировало успех. То есть гарантировало, если бы противником были не русские, а кто-нибудь другой. Если бы на батареях стояли армейские части, то они, следуя канонам военной науки, видя в укреплениях единственную защиту, сосредоточились исключительно на их обороне.{1217} Но армия ушла, к орудиям стали моряки, привыкшие действовать по своим канонам. Как бы это не было парадоксально, именно их способы обороны вошли в каноны действий по обороне укрепленных позиций, принятые военным образованием всего мира после Крымской войны. Так что же применили моряки, что удивило союзников и, совершенствуясь, позволило удерживать крепость почти год?
Прежде всего — импровизация и творческий подход. Укрепления города, состоявшие в большей степени из полевых укреплений, часто слабого профиля, позволили обороняющимся дать «небывалое развитие артиллерийскому и ружейному огню, причем он ставил свои орудия, руководствуясь исключительно указаниями местности и расположением подступов и батарей осаждающего, не стесняясь начертанием своей укрепленной линии».{1218}
Благодаря этому артиллерийская оборона Севастополя приобрела подвижность и гибкость, чего достигнуть было невозможно, если бы город ушел за крепкую крепостную ограду, построенную по правилам долговременной фортификации.
Англичане явно стеснялись признать поражение. Оно и понятно, морской нации было обидно. Обстрел города с моря подтвердил опасения адмирала Дандаса. считавшего очень рискованным предприятием сражаться за деревянными стенами против русских, стоявших за стенами из камня. Впоследствии он заявил о том, что обстрел Севастополя с моря носил диверсионный характер и не мог привести к тем последствиям, которые на него возлагались.
Вице-адмирал Дандас докладывал на следующий день в Адмиралтейство.
Сэр,
1. Прошу вас довести до лордов Адмиралтейства, что осадные батареи союзных армий открыли огонь по русским работам к югу от Севастополя около половины 6:00 вчера утром, с большим эффектом, и малыми потерями.
2. По настоятельным просьбам лорда Раглана и генерала Канробера было решено адмиралами союзников, что флоты союзников должны оказывать помощь атаке с суши силами морской артиллерии к северу и югу от гавани по линии, проходящей через порт, как показано на соответствующем плане, но различные обстоятельства повлияли на изменения в позиции кораблей, что было необходимо и неизбежно.