Офицер парохода «Нигер» Леопольд Хейт был удивлен, что почти все французские и английские корабли стоят у Качи, Альмы или в Евпатории, а блокады входа в Севастопольскую бухту как таковой нет, и русские корабли едва ли не свободно сообщаются с Николаевом.{133} Только 10(22) и 11(23) сентября Дандас отправил «Самсон» на разведку к Севастополю,{134} откуда тот вернулся в тот же день. Командир «Самсона» кептен Джонс доложил, что в крепости происходят серьезные изменения. Русские интенсивно укрепляют северную сторону, устанавливая там тяжелые орудия, обстрелявшие корабль с дистанции 4000 ярдов, и вход в бухту.{135}
От Альмы до Качи союзники сохраняли предбоевой порядок, ежеминутно ожидая столкновения с русским арьергардом. У британцев он оставался прежним, у французов несколько изменился. Турок, видимо убедившись после сражения на Альме в их высокой боеспособности, подтянули вперед и поставили на ближний к морю фланг в колоннах батальонов для связи с флотом. Рядом с ними, немного левее, шли два эскадрона кавалерии: спаги и африканские егеря. Далее в колоннах батальонов шли в линию 2-я, 3-я и 4-я дивизии. За ними обоз, артиллерия, саперы. Арьергард — 1-я дивизия.{136}
15–16 км. марша не представляли особого труда, весь путь был усеян тем хламом, который всегда указывает путь отступления потерпевшей поражение армии: брошенные обозные телеги, имущество, снаряжение, раненые, больные, умершие. Именно таким увидел пространство до Качи офицер штаба генерал-майора Лукана Уолкер.{137} Именно таким его описывают почти все офицеры и солдаты союзных армий, шедшие в эти дни по крымской земле вслед за уходившей на юг русской армией.
Ориентируясь по столь необычному компасу, после 14 часов{138} того же дня войска прибыли на Качу, где, перейдя ее вброд, остановились на ночь.{139} На берегу обнаружили некоторое количество брошенных русскими повозок, в том числе с запасом на 20000 снаряженных патронов. Англичане, осмотрев трофей, отметили их удобство и возможность быстро использовать боезапас в бою.{140}
Удивил союзников мост через Качу, который русские даже не пытались разрушить, что лишний раз свидетельствовало о поспешности отступления.{141} Этот «подарок» позволил без особых затруднений переправить на южный берег реки артиллерию и обоз. Перейдя по нему, остановились лагерем «…на приморской возвышенности, севернее Бельбекской долины».{142}
Сент-Арно еще имел силы быть верхом и наблюдать за переправой, хотя его лица уже коснулась «маска смерти», делая его похожим «…на оживший труп».{143} Полковые музыканты играли для своего главнокомандующего любимую им мелодию «Фуражка папаши Бюжо», но это уже не улучшало его настроения маршала, обычно начинавшего улыбаться при первых ее куплетах.
Эта песня была очень популярна среди зуавов во время Крымской кампании. Своим происхождением она обязана двум вещам: духовым инструментам арабов и кабилов, внесшим в обиход военной жизни «галерников»[5] оригинальную звучную музыку, и природной веселости парижан, из которых в основном формировались полки зуавов, породившей массу метких словечек, анекдотов и песен, резко отличавших их от всех прочих французских солдат.
Англичане приветствовали пополнение. Прибыл «долгожданный» 57-й Мидлэссекский полк, транспорты с которым «отбились» от главных сил экспедиции и только теперь пришли в Крым. Кстати, этому полку медали за Альму, в отличие от 46-го, решили все-таки не давать. И то правильно: одно дело целый день без воды, в пыли и под палящим солнцем идти к полю сражения, другое — поливать воды Черного моря блевотиной, мучаясь на корабле от морской болезни.
Командир полка полковник Гольди, оцениваемый Рагланом, как наиболее перспективный офицер английской армии, стал командиром бригады 4-й дивизии, а его обязанности перешли к подполковнику Пауэллу.{144}
Значительно усилилась английская кавалерия: на берег с борта транспорта «Гималаи»{145} сошли Шотландские «серые» — великолепный полк, как описал их кептен Мендс.{146} Раглан подъехал к шотландцам и поприветствовал их. В ответ необстрелянные еще «серые» радостными криками выразили свой бурный восторг.