После его смерти С. Харрис в исследовании работы британской разведки во время Крымской войны период с 21 по 26 сентября назвал не иначе, как «информационным вакуумом».
Кавалерия, правда, есть, теперь даже с избытком, но если верить Харрису, ее не хватает, чтобы обеспечить контроль за всеми нужными пунктами.{192} Когда Раглан приказал Лукану выяснить наличие противника в деревне Дуванкой, тот дошел до Бельбека, при этом действуя столь беспечно, что только чудом не попал под удар мелькавших вблизи казачьих сотен.
Отныне атаке Северного укрепления противился сам главнокомандующий. Раглан не без оснований опасался, что, увязнув в наступательном бою за позицию, он рискует получить сокрушительный удар во фланг от подошедших свежих русских полков. В том, что они уже рядом лорд ничуть не сомневался и, как показали события, был прав.
Раглан не был самостоятельным в выборе решения.{193} С одной стороны ему приходилось оглядываться на Лондон, где не хотели повторения слишком, по их мнению, обильного кровопускания, подобного Альминскому. С другой стороны «под ногами» путались правительственные соглядатаи, которыми с избытком переполнен его штаб. Бургойн, кстати, похоже, один из них, привел аргументы, облегчившие Раглану принять решение. Суть их была простой:
- наступление с юга позволяет создать новые базы снабжения в удобных местах (Балаклава, бухты у Херсонеса), на которые можно принимать и снаряжение, и вооружение, и свежие подкрепления.
- обходя Севастополь с востока и юга, союзники отрезают его от сообщения с Россией. {194}
- русские менее всего ожидают нападения с юга.{195}
В 1855 г. граф Остен-Сакен, отвечая на вопросы Иннокентия Таврического,[6] подтвердил мнение английского командующего, не решившегося на атаку Северного укрепления потому, что «…на Северной стороне не было бухты для стоянки кораблей, а издали нет средств подвозить осадные орудия, снаряды и продовольственные припасы. Операционная линия была бы растянута; подвозы и подкрепления от места высадки подвергались бы разбитию во фланг нашими войсками, и фланг неприятеля не был бы прикрыт (как на Южной стороне) неприступной местностью».{196}
Что ж, попробуем проследить алгоритм действий британцев. Именно британцев, именно они в эти несколько дней задавали тон союзной армии, по крайней мере, на суше.
Наша цель найти ответ на вопрос, который задают все без исключения исследователи Крымской войны: почему союзники отказались от, казалось, верной атаки Северного укрепления, а начали обход Севастополя с юга, предпочтя короткому бою долгую кампанию.
Чаще всего мнение у историков одно: когда союзники узнали о затоплении флота (заграждении Севастопольской бухты) они поняли, что атаковать Северное укрепление не имеет смысла, если нет атаки с моря. Буа-Вильомез утверждал в 1855 г., что благодаря этому смелому поступку русского командования, борьба за Севастополь приняла затяжной характер.{197}
Когда утром 12(24) сентября Сент-Арно доложили, что содействие флота атаке армии Северного укрепления невозможно, а само укрепление прикрыто сильной батареей, он вначале отменил план нападения на Севастополь с севера, а вскоре, когда узнал, что английские батальоны уже движутся к Инкерману, совершенно от него отказался.
Нужно сказать, что самую плохую службу сыграли для французского маршала всякого рода расплодившиеся коллаборационисты: «…изменники татары, служившие союзникам лазутчиками, не понимая сущности дела, еще более запутывали главнокомандующего».{198}
Эти «разведчики», вероятно посчитав по наивности, что чем больше они наговорят, тем больше им заплатят, рисовали перед Сент-Арно страшную картину десятков тысяч моряков и солдат, денно и нощно копающих рвы и возводящих стены, десятков орудий, каждый день и час устанавливаемых на этих, только что возведенных батареях.
Более того, «…прослышав о мерах, принятых нами к подорванию батарей “Михайловской” и №4, и будучи склонны ко всякого рода преувеличениям, татары утверждали, что русские минировали все пространство от Северного укрепления до самого Бельбека».{199}
Сам Бургойн, тем более, что сбор информации, анализ и выводы по разведке лежали отныне на нем, скептически относился к показаниям дезертиров. По его мнению, кроме присущей нижнему чину русской армии безграмотности и склонности к преувеличению, дезертир, в отличие от взятого в плен, стремится еще и выслужиться. В этом рвении он больше врет, считая, что от него именно это хотят услышать. Тем более, что речь не идет о пленных, а все больше о перебежчиках, которые в один голос твердили: о панике и неразберихе в крепости; о большой численности гарнизона Севастополя.{200} Примерно тоже самое слышит от дезертиров Буа-Вильомез: в городе паника, переполох и террор.{201} В общем, приходите, дорогие союзники, и берите все даром, долго Севастополь не продержится.
6
Иннокентий (1800–1857 гг.), русский православный проповедник, писатель. В 1848 г. назначен архиепископом Херсонским и Таврическим. Во время Крымской кампании священник проявил удивительное мужество, не покинув свою паству в годину испытания.