Бургойн услышанному не верил. Он как раз считал, что именно одним из главных сильных качеств русского солдата, является способность быстро приходить в себя после поражений, что доказала Альма, а вскоре докажут Инкерман и Черная речка.{202}
Английские моряки, судя по воспоминаниям Мендса, знали о подготовке русских к заграждению бухты путем затопления нескольких кораблей. Один из пленных сказал правду — русские готовятся топить старые корабли для заграждения бухты.{203} Мендс даже радуется этому: теперь русские упрощают им работу, не нужно прорываться под огнем, можно снять с кораблей орудия и начинать планомерную атаку на почти беззащитный город.{204}
К имевшимся на юге укреплениям союзники относились не с должным уважением, а некоторые из имевшихся оборонительных стенок французские офицеры называли за слабость «не грознее акцизной стены Парижа».{205}
По одной из современных версий, Раглан сам не решил ничего, а послал Бургойна к французскому главнокомандующему, в руки которого таким образом и перешла в этот момент судьба Севастополя. Многие французские генералы советовали немедленно напасть на Северную сторону. Но тяжко больной, распростертый на кушетке Сент-Арно (ему оставалось жить еще ровно семь дней), выслушав Бургойна, сказал: — «Сэр Джон прав: обойдя Севастополь и напав на него с юга, мы будем иметь все наши средства в нашем распоряжении при посредстве гаваней, которые находятся в этой части Крыма и которых у нас нет с этой (Северной) стороны».{206}
Внезапно появившиеся химерические опасения (хотя, может быть перед своей смертью ему не хотелось новых жертв среди своих солдат?) стоящего одной ногой «на том свете» Сент-Арно перед на глазах вырастающей оборонительной линией на Северной стороне, позволили ему дать легко себя убедить в необходимости обходного движения вокруг Севастополя.
Сент-Арно был хоть и в сознании, но уже при первых признаков приближавшейся смерти, скрыть которые было уже невозможно. По статусу, решения должен вроде бы принимать его начальник штаба Мартенпре, но известна его нерешительность. Вместо того, чтобы взять на себя инициативу, он продолжает выполнять указания умирающего командующего. Отсюда и слепое следование французов решениям штаба Раглана. А там царила уверенность.{207}
Мы уже знаем, что британцы, в каждом из своих действий или бездействий всегда имели скрытый смысл, который по тем или иным причинам старались на страницах военной истории сильно не афишировать, что мы легко можем обнаружить в событиях двух дней на Каче и Бельбеке. Для этого нужно обратиться к группе военно-исторических исследований, которая в своем большинстве придерживается абсолютно нейтральной точки зрения и старается извлечь необходимый опыт из ошибок или достижений всех воюющих сторон. Как вы, надеюсь, поняли, это американцы.
Военная теория США не даром строила свою военную доктрину на французском опыте Крымской войны. Например, генерал Халлек считал, что французская система снабжения показала свою качественность, в то время как английская военная администрация полностью провалилась.'{208} Что это значит для нас? На первый взгляд ничего, на деле много. Англичане, в чем уже все давно убедились, не имея нормального алгоритма снабжения, сопровождающего военную операцию, могли успешно вести кампанию только при опоре на хорошие базы. Кача такой не была. Более того, союзники понимали, что пока они думают, подходящие в Крым русские резервы захлопывают за их спиной Евпаторию, изолируя ее сообщение с войсками по земле.
Штурм или атака плохо разведанных укреплений для французов проблемой не была. Они на Альме доказали свою способность к экспромту, в отличие от прямолинейных действий англичан, для которых отрыв от флота был невозможен.