Делаю шаг назад, так, чтобы все трое были у меня в поле зрения. Внезапно на меня накатывает.
— А где еще четверо?
— Еще четверо? — все трое отзываются в один голос и смотрят мне прямо в глаза. Жуткая картина, аж мурашка по спине пробежали.
— Вот ты злой, — я тыкаю рукой в уже почти с ног до головы окровавленного себя, — ты, очевидно, слишком уж гордый, ну, а с тобой и так понятно.
— Ну да-а-ай! — противно ноет лохмач, валяющийся в песке.
Двое, что стояли на ногах, переглядываются.
— Похоже, он умом тронулся. Думает, что мы — его грехи, — запрокинув голову, королек хохочет. Ну и отвратительный же у меня смех. — Жалкие человеческие выдумки!
Небо уже полностью затянуто тучами, так что солнце можно определить лишь по чуть более светлому пятну среди облаков. Дальней части пустыни уже совсем не видно. Может, дождь?
— Поесть не хочешь? — гнусавит голос слева.
— Еда? Дай сюда! — лохмач, вздымая тучи песка, несется мимо меня. Гулкий удар.
— Чего ты на меня смотришь, вот теперь это — не я, — говорит моя злая копия, тоже наблюдавшая за происходящим.
С трудом выдрав ноги из песка, разворачиваюсь. Заплывшая жиром туша сидит прямо на песке. Лохмач на ее фоне кажется новорожденным ребенком. Рука, больше похожая на обвязанную колбасу, заталкивает в рот кусок пирога с мясом и отвратительно облизывает пальцы.
— Вкусный вчера шашлычок был, а? — спрашивает жирдяй и громко рыгает.
«Нет, это все-таки грехи. А похоть тоже мной будет?» думаю я и мои мысли прерывает королек.
— Нет, его не будет. Долги отрабатывает.
— Не буду спрашивать, что у вас там за долги. Надо выбираться отсюда, — говорю я, пытаясь оценить масштабы обжорства своей четвертой копии.
— Не-а, не выберешься, малыш, — звучит грустный голос. Теперь под фонарным столбом сидит ковбой в широкополой шляпе, черной кожаной куртке и со шпорами. Из кобуры он выхватывает револьвер и приподнимает шляпу чуть выше. Я даже не сомневался, кого я там увижу. Впрочем, борода мне к лицу, этого не отнять.
— А зачем ему отсюда выбираться? — королек кружится по песчаной поверхности в ритме вальса, делает круг и возвращается к остальным, — ему и здесь хорошо. Только вот, женщин нет, конечно. Это очень плохо.
— Женщины? Где? Да-а-а-й!
— Заткнись ты! — злой двойник отрывает от трезубца Посейдона один из зубцов и довольно метко кидает кусок металла лохмачу в макушку. Снова неприятное жжение ощущаю я.
— Вот видишь, — смотрит на меня ковбой, — женщин здесь нет, виски нет. Даже воды нет. Что здесь делать? И выбраться никак.
— Вот унылая скотина! Сейчас я покончу со старикашкой и за тебя примусь!
Я замечаю, что от седой головы остался только череп, да и остальное тело уже больше похоже на скелет. Что если это не я уничтожаю то тело, а время?
— Да-да, время деньги! — щелчок карманных часов заставляет меня посмотреть в сторону источника звука. Ладонь в перстнях прячет золотые «Бреге» в карман дорогого пиджака. Идеально зачесанные волосы чуть скрыты пеленой дыма, что вьется от толстой сигары. — Тратишь время здесь — теряешь деньги. И время тоже теряешь. Все теряешь. Делом иди займись, олух.
Что-то такой я тоже себе не очень нравлюсь. Знатная компания, конечно, но, черт возьми, долго мне еще тут быть?
— А-а-а! Золото! — лохмач на четвереньках ползет к типу в костюме, тот брезгливо отходит назад.
— Эй, кто-нибудь, уберите это от меня! Ты! Да, ты, ковбой, грохни его, дам пятьсот баксов.
— Зачем мне деньги, толстосум, если мне не на что их здесь потратить, — звучит грустный голос и ковбой снова прячет лицо за шляпой.
— Хочешь, я его за бесплатно закопаю? — кровожадный двойник уже почти спрятал в песок останки старика.
— А ведь его можно было бы съесть, — грустно говорит обжора и тут же поправляется: — хотя нет, мясо жестковато.
— Скоро солнце совсем скроется и брильянты в моей короне перестанут сверкать! — королек надувает губки и становится похож на обиженную девочку.
— А? Что? Брильянты? Где? Да-а-ай! Срочно, надо мне! — хриплый голос срывается до визга, все затыкают уши.
Кровожадный двойник срывается с места, подбегает к лохмачу и сильно бьет его несколько раз в висок. В моих глазах темнеет, хотя, может, это и правда садится солнце.
— Когда солнце сядет, пути назад не будет, — попыхивая сигарой заявляет богач, с удовольствием глядя, как избивают лохмача.
Каждый удар отдается болью в голове. Я уже не в силах терпеть этот фарс и жестокость. Унылый ковбой снова поднимает стволом револьвера шляпу. Выхватив оружие, я нацеливаю его на злодея.