пылили из-за леса: мотоциклы, грузовик.
К девушке двое мужчин подошли, деловито карабин и обрез передернули. Пыжи
высыпали, пристраиваясь слева и справа.
— Люди уходят? — вытащила гранаты Антона, запасную обойму к автомату.
— Да. Помочь надо, чтобы успели до леса добежать.
Не вопрос, — приготовилась к бою.
Машина вот уже и мотоциклы.
— Ближе подпускайте…
Немцы остановились, начали выпрыгивать из машины.
Цепью будут окружать, — поняла. Того допустить нельзя и дала очередь по
прыгавшим из кузова.
Бой завязался, чертям было тошно.
Позицию их быстро распознали и дали из всех стволов, только щепки от забора и
тополя полетели. Лена в сторону откатилась, гранату кинула. Мотоцикл, за которым
сидели автоматчики, снесло, а и ее пулей откинуло. Схватила все-таки, —
поморщилась, прижимая к плечу руку. Хрен на нее!!
Дала очередь по поднявшимся немцам. Те цепь все же развернули, первая граната,
что кинули, убила мужчину справа. Паренек в палисаднике заглох — там вовсе все
порезано очередями было — окна выбиты, забор скощен, от сирени — воспоминания.
Но десять минут они форы жителям деревни все-таки дали — только это ее и
радовало.
Обойму перезарядила, дала очередь, пригибая эсэсовцев.
Мужчина слева методично их, одного за одним укладывал, но патронов пшик остался.
Ленка обрез убитого подобрала. Ему кинула, и опять немцев косить, за тополь
спрятавшись, а автомат заглох — кончился боезапас.
Лицо отерла, гранату сжала — ну, что? Отбегалась, Елена Владимировна?
Только размахнулась из-за дерева выглянув, как грохнуло за спиной. Лена не
поняла, что случилось. Видела, как подкинуло двоих от ее гранаты, а словно в
замедленной съемке. Тяжело стало, что-то врезалось под ребра, в спину, грудь, в
голову и, словно воздуха лишило.
Она пару секунд стояла, пытаясь со слабостью совладать, вздохнуть и, отлетела в
сторону, от взрыва еще одной гранаты.
Первое что получил Перемыст — удар кулаком в лицо. Его отбросило не столько от
силы удара, сколько от неожиданности. На Антона прыгнул мужчина и уже занес руку,
чтобы опять ударить и Антон заорал, как укушенный:
— От Пчелы я!!!
Рука замерла в неприятной близости от физиономии.
Мужчина рывком поднял его и вжал в ствол сосны.
— Повтори.
— От Пчелы. Она в Ивановичах! — затараторил. — Туда немцы пошли! СС! Сожгут
деревню на хрен!
Дежурный сообразил, что Ленка просто так да еще полицаю, место расположения
отряда не выдаст, да и весть полицай выдал из ряда вон. Петр пихнул того в
сторону отряда:
— Бегом, — ринулся вперед.
Минут через десять, мигом собравшись, в сторону деревни выдвинулись отделения
Тагира, Дрозда, Прохора Захаровича. Перемыст получив автомат, бежал с ними, по
дороге муторно и путано пытаясь что-то объяснить лейтенанту. Тот сразу его
признал, и чуть не убил за полицейскую форму. Но магическое: от Пчелы, спасло
лицо Антона от потрясений, а самого от пули, которую Саня, да и не только он,
легко бы пустили в грудь предателя.
Однако дело оборачивалось так, что до биографических подробностей Перемыста
стало всем ровно. Отряд боялся не успеть, и бежал, что есть мочи.
Уже на подходе к деревне поняли — поздно. Остановились на пригорке, как на
преграду наткнулись — внизу, как на ладони лежала не деревня — пожарище.
Догорали последние дома. Тополя — исполины как колья натыканные шли вдоль того
места, где недавно была центральная улица Ивановичей.
У многих крик в горле застрял от увиденного, лица, что головешки черными
сделались.
Тагир приказал окружить пепелище, часть бойцов послали по лесам за древней,
искать жителей. Надежда, что кто-то жив, еще теплилась.
Сашка первым к деревне рванул. Невозможно было поверить в то, что видели глаза.
— Не могли они людей сжечь! — а сам себе не верил. Знал — могли!
Сашок рядом оглядывался и приметил странное в конце тополиной аллеи, рванул и
как споткнулся: к четырем тополям были прибиты за руки трупы. Мужчины,
обгоревшие — видно. Здесь пожар больше всех бушевал. Дальше мальчишка совсем и…
Сашок отступил, головой закачал: нет, ребята, нет…
И наткнулся на Тагира. Тот стоял и смотрел, как и он на прибитую через ладони
девушку, и как оглох, ослеп. Потерялся. Ребята подходили. Точно так же замирали,
не в силах ни двинуться, ни слова сказать.
Сашка увидел странное сборище возле деревьев и подошел. Протолкался, желая
понять, что там такое… и ворот гимнастерки рванул. Сердце как в тиски сжало,
крик в горле встал.
Тагир плечо ему сжал и шагнул к телу первым. Смотреть на окровавленное лицо не
мог, тронуть боялся и все тянул штырь из ладоней девушки, сжимая зубы. И вдруг
стон. Слабый, еле слышный. Он замер, подхватив Пчелу.
— Жива, — дрогнули губы. Взгляд в серого от горя Дрозда. Того как обухом по
голове дали, подталкивая. В голове помутилось — вцепился в штырь, вытаскивая из
дерева, а тот крепко вбит, держит за руки. На силу вырвали с товарищами. Ленка
на руки ему упала.
Он ее на траву положил, боясь раны потревожить, оглядел. Лицо от крови оттер и
увидел в ране над виском осколок. Пальцы дрожащие на шею положил, пульс проверяя
— бьется.
— Суки… ну, суки, — выдал побелевшими губами. Перемыст осколок из раны
пальцами выдернул, зажал ее, кровь останавливая:
— Бинт давай, — процедил в лицо лейтенанту.
Тагир подал. Голову перевязали, грудь трогать страшно было. Вся левая сторона
ребер в дырках от осколков.
— К Яну надо, — тяжело посмотрел на товарища.
— Ежу ясно, — буркнул тот. Говорить вообще не хотелось, не о чем.
Партизаны сняли остальных с тополей и положили на траву в ряд. Прибежал Петя,
сообщил, что большинство иванцевских в лесу сховались, девка какая-то шалапутная
всех сбаламутила.
Дрозд зажмурился: «шалапутная»? Она их спасла, а ее вон как назвали…
Перетянул ей раны, всех отодвинув и, на руки поднял: не отдаст.
Так и донес сам не останавливаясь, не понимая, есть кто рядом, идет ли с ним, за
ним.
И не чувствовал ничего: ни усталости, ни тяжести. Только во что в душе, что в
сердце, словно пеплом тем завесило. Мрак на душе, а в нем ярость клокочет такая,
что вырвалась бы — небесам тошно стало.
Молча мимо поста прошел, по расположению отряда. Ногой в госпиталь дверь толкнул,
не заметив, как застыла, рот прикрыла от ужаса, Надя.
Положил Лену осторожно на лежак, что операционным столом Яну служил и тяжело
уставился на мужчину. Тот как стоял, так и застыл, взгляд растерянный и
потерянный.
— Откуда? — прошептал, шагнув к телу, ладонь в руку взял — раны на ней