Клаве бросил:
— Докладывай под мою ответственность. А про меня скажи — в бою! Все!
И рванул с Грызовым под дождь.
В восточной части города в развалинах бойцы засели, ждали команды. Капитан
лейтенантов собрал, бросил:
— Короче, братья славяне, или уходим или до последнего стоим?
— Стоим, — пробурчали те.
— Тогда стоим! До последнего! Это немец драпать должен, а не мы! Не сорок
первый, мать вашу! Ни одной улицы, ни одного дома ему! Задача ясна?!
— Так точно.
— Разошлись по местам! Приготовились к бою!
Минут тридцать прошло, дождь как по заказу закончился и, первые залпы грянули,
первые автоматные очереди. Одну цепь, вторую отбили, а немец лез и лез.
— Какой там батальон, Федя?! — отстреливаясь, заорал Санин. — Бригада, не
меньше! Ты кого взял-то?!
— Кто попался того и взял, — огрызнулся Грызов. И пригнулся — чиркнуло у
проема разбитого окна.
— Танки!! — закричал кто-то.
— Стоим!! — рявкнул в ответ капитан.
Сплюнул попавший в рот от разрыва снаряда песок, сунул гранаты за ремень и
огляделся. Махнул двум бойцам с минометом, указав наверх, и сам двинулся на
второй этаж, подтянувшись за остов лестницы. Сверху позиция лучше, хватило бы
боезапаса.
— "Самоходки", мать твою, Федя, — проворчал, выглянув и заметив поднимающиеся
по пригорку «пантеры».
К нему, запинаясь о битый кирпич и пыхтя от тяжести гранатомета, Михаил прибежал.
Пригнулся, застегивая каску.
— Ты, что здесь?! — рявкнул Санин, отстреливая сверху всех кто на мушку попал.
— Из штаба сообщили, рота Капрухина на подходе! Сказали — держать поселок всеми
силами, а они помогут! — бодро доложил парень. Грохнулся на камни, пристраивая
гранатомет. — Я вот мал-мал прихватил!
— Откуда?! — перекрывая грохот от разрыва снарядов, прокричал капитан.
— Так трофей!! Святое дело, товарищ капитан!!
— Раз святое… слева бей, Мишка!! Вот за тополем сука притаился!! Резвей!!
Танк разворачивал дуло, поднимая его. Еще немного и жахнет прямой наводкой.
— Уходи!! — заорал ординарцу и, к снесенной взрывом углу здания кинулся,
метнул гранату. Она полетела вместе со снарядом. Танк заглох, но и точка на
втором этаже тоже. Взрывной волной снесло стену за спиной Санина, осколки
ударили ему в спину, и он не устоял, рухнул от боли и оглушающего звона в ушах.
"Мишка!" — вспомнилось и вырвало из одуряющего тумана. Поднялся и, шатаясь от
тяжести автомата, которую никогда не замечал, доплелся до парня. Тот у уцелевшей
стены сидел, головой мотал, весь в известке, пыли:
— Живой, — хмыкнул Санин, на колени осел. — Гранатомет, Миша!
— Щас…щщааас
Засуетился парнишка, перевернулся, отряхнул оружие от слома кирпичей и пыли,
начал стрелять. Николай все пытался автомат поднять, в сторону немцев направить,
и совладать не мог — тянуло его назад и все тут. Дал очередь в белый свет как в
копеечку и рухнул на спину — тяжело, холодно. Свернуло от кашля, на губах солоно
и горько.
— Товарищ капитан! Товарищ капитан!! — заметив, что тот ранен, закричал
ординарец. Склонился, каску придерживая — а зачем? "Контузило парня" — подумал
Коля и вдруг улыбнулся: "а ведь тридцатое сегодня… июня… Леночка…"
— К миномету, — приказал непослушными губами, язык еле ворочался.
— Да вы же!… Да как же!
— К миномету!! — рыкнул и потерял сознание.
Как сквозь вату он слышал бряканье, словно капли падали на дно железного ведра,
и странные приказы, деловитые, отстраненные:
— Корнцанг. Тампон!
Бряк.
— Тампон. Зажим.
Бряк.
Что это? — попытался открыть глаза.
— В себя приходит.
— Я почти закончил.
— Куда его?
— В седьмую. Следующий, Валя!
Николая куда-то повезли или понесли, а может, плыл? Не понимал.
В палате уже сообрази, что вроде бы в госпитале и спросил соседа хриплым шепотом:
— Ребята живы? Отстояли?
— Может, и отстояли браток. Отдохни.
Коля закрыл глаза и забылся тревожным, больным сном.
Неудобно лицом в подушку, а повернуться сил нет, только шевельнись — от боли
скрючивает, горит спина. Коля зубами скрипел, дурея от боли и неудобства.
— Мне бы на спину перевернуться, сестричка.
— Нельзя, доктор шесть осколков из вас вытащил!
— Плевать сколько, помоги, — прохрипел — плыла она у него перед глазами.
Девушка лоб потрогала — горячий.
В жару, в мареве огня, ему казалось, он пробирается к своим, но проберется ли,
пробьются ли они? Не один, рота за ним из убитых, но живых еще там, в памяти. Он
выведет, должен.
— Миша, к миномету!… Стоим, славяне!… Стоим, стоим!… Ни пяди им… Рота,
в атаку!… Лейтенант, самоходки сзади!… Гранаты, гранаты давайте!… Леночка?…
Леночка, уходи!!
— Ишь как его, — вздохнул пожилой мужчина.
— Выкарабкается, здоровый парень, — с надсадой сказал капитан с соседней от
Николая койки. Грудь вся спелената была — сам еле дышал, шевельнуться боялся.
Палата битком была и еще привозили. Койку санитары в угол запихнули, заправили,
следом на нее лейтенанта положили — лицо в бинтах, рука «вертолетом».
— Жарко видать, — протянул опять пожилой.
— А ты тут парься! — взбил подушку кулаком молодой мужчина с усиками.
— Да куда тебе, Марк, воевать без ноги-то? Комиссуют, ясно.
— А ты Савва не каркай, я хоть без ноги, но с руками!
— Ай, — отмахнулся мужчина. Хуже нет старикам смотреть, как умирают или
калечатся молодые.
— Лучше б тебя комиссовали!
— Лучше, — кивнул. — Вместо их под пули, — кивнул на прибывших. — А не
здесь сидеть дурнем стоеросовым! Вот пойду с утра полковнику жаловаться! Не по
справедливости делают! Чего держат ироды? Там, понимаешь, бои насмерть, а ты тут
бока отлеживай! Совесть-то есть у их?!
И затих. В палате лишь жужжание мухи было слышно, стоны да выкрики капитана.
В бой Санин шел и никак из него выйти не мог.
Горели раны, горела душа, и земля горела.
Первое что увидел из пожарища вынырнув — женскую, нежную ручку, на его руку
положенную.
— Леночка, — прошептал, улыбнувшись слабо, но светло.
Мила зажмурилась: Господи, даже в бреду мертвая мучает! Да когда же она его
отпустит, ведьма?!
— Я это, Мила, — в лицо заглянула.
Санин слепо уставился на нее: какая Мила?
И глаза закрыл, заснул глубоко, но спокойно, впервые за неделю.
А девушка еще долго сидела у его постели, подавленная и раздавленная.
Если б он знал, что она пережила, когда узнала, что его ранило. Если б знал, что