— Не поросло, — отрезал.
Мужчина покивал и голову вскинул, глянув:
— Уверен, что погибла?
— Слушай, Владимир Савельич, ты что хочешь? Душу потрепать? Давай, в самом я том, состоянии. Хочешь знать, как погибла?! Давай! Твое право, тебе все знать по должности обязывается! Я виноват, понял?! Так и пиши в своих записульках, не уберег! И вини, давай!…
Понесло его, а что городил, сам не понимал. На силу Семеновский его с Михаилом уложили да утихомирили. Заснул тревожно, вскрикивая, постанывая.
— Уф! — вышел на крыльцо политрук, руки в карманы сунул, обозревая расположение части. И задумался — выходило, что ни черта Николай бабу свою не забыл, бередит душу она ему, как прежде. А вот нужен ли он этой новенькой будет, вопрос, потому как выходило, что ничего не выйдет. Погибла жинка, а он дурак старый, думал, что война при всем паскудстве еще и чудеса творит — живую да прямо в руки майора привела. А он не ватлак какой, нос воротить, чужому счастью мешать. Ан, нет, ошибся дурак старый. Однофамилица. Случай. Хрен с маслом, а не чудеса.
Постоял и двинулся: плевать, пусть хоть с Отаром крутит, хоть со всей отарой. Там поглядим.
Вечером Семеновского тоже на день рождения Клавдии пригласили. Сидел за столом, на молодых поглядывал. Гаргадзе за новенькую круто взялся, не на шаг не отходил. А та девчонка — девчонкой, только вот взгляд ее травленный и шрамы на руках ему сильно не нравились. И Мила, что постоянно на нее смотрела, как волчица. А как узнала, что Леной зовут, так перевернуло всю. Понятно, за ухажера своего, к новенькой перебежавшего, злится, но чуял политрук, что не только в нем дело. Что-то еще Осипову грызло, более серьезное.
Поэтому не лез майор, не отсвечивал — наблюдал.
Мила кружку крутила, на Отара с Леной поглядывая и спросила:
— А ты в курсе, что лейтенант еще вчера за мной ухаживал?
Ох, язва, — хмыкнул Семеновский.
Лена улыбнулась, как ни в чем не бывало:
— Рада за вас.
— Да? А чему? Тому, что сегодня он около тебя ошивается?
— Ну, что ты мелешь, Мила? — возмутился Отар.
— Неправду? А кто мне про любовь в уши пел?
Мужчина позеленел от злости, сигареты трофейные достал.
Нападки девушки Саниной были не понятны. Она внимательность Гаргадзе за ухаживания не посчитала. Помог ей, расположение части показал — и что?
— Во-первых, я его к себе не привязывала, во-вторых, не претендую.
— А на кого претендуешь?
Лена поняла, что девушка пьяна.
— Ты бы закусывала…
— А ты не учи. Ты вон за всех метешь, но не пьешь. Я полтора года на войне, а ты сколько, малолетка?
Лена застыла, тяжело глядя на нее. Многое бы сказала, но смысл перед пьяной душу выворачивать?
Отодвинула решительно тарелку и поднялась:
— Спасибо, пойду.
— Лена, подождите! — рванул за ней мужчина, послав взглядом Осиповой много «приятных» слов.
Нагнал уже на улице, за плечи к себе развернул:
— Не обижайтесь…
— Руки убери.
Отар отступил, рядом пошел:
— Вы не думайте плохого, Лена. Мила девушка странная, войной искалеченная.
— Где-то я это уже слышала.
— Не было у нас с ней ничего.
— Извините, Отар, но все равно мне у кого с кем чего было или не было.
Мужчина опять ее за плечи взял:
— Не нравлюсь?
— Руки убери.
Отар внимания не обратил.
— А ты мне очень понравилась. Как увидел глаза твои — в плен взяла…
Лена дернулась, руки его скидывая.
— Ну, что ж ты недотрога такая? — за руку ее поймал, к себе потянул. Саниной надоело — оттолкнула.
— Чего ты дерганая такая? Я же по-доброму, — вцепился ее останавливая.
Терпение девушки кончилось — пощечину влепила.
— Не понял? — протянул мужчина. Снова к ней шагнул. Лена поняла, что это он ненормальный, приготовилась ударить внушительнее и так, чтобы сразу ясно стало — в ее сторону лучше не то что не ходить, но и не смотреть. Но из темноты неожиданные защитники вынырнули.
Слева за спиной Лены Васнецов встал, справа Палий.
— Да все тут ясно, лейтенант, — лениво протянул Гриша.
Девушка чуть не присела от его ленивого голоса, в котором только глухой угрозы не услышал бы.
— Не понял? Рядовые!…
— Спокойно ночи, лейтенант, — отчеканила Лена, развернулась и пошла. Мужчины за ней, оглядев с презрением неудавшегося ухажера.
— Солдаты, значит, нравятся, — прошептал зло Отар. Санина остановилась, кулачки сжав.
— Ты что-то сказал? — посмотрела на него недобро через плечо, и кавалергард ее очень неоднозначно на лейтенанта уставился.
Тот невольно отступил.
Не было бы Васнецова, он бы устроил и им и ей, а с этим верзилой связываться неохота было. Отметелит в два счета, и потом никому не докажешь, под трибунал не отправишь — свидетелей нет. Понятно, что не Палий, ни Санина свидетельствовать против своего дружка не будут.
А быстро же она с солдатней. А еще недотрогу изображает!
Ладно, потом и с ней и с ними поквитается.
— Хорошо, значит, посидели, — ухмыльнулся Гриша.
— Нормально, — отрезала Лена. — Вопрос, что вы здесь делаете?
— Гуляем, — заверил Слава. — Воздух чудный, сплошной кислород.
— Ага, — закивал Гриша.
Лена только головой качнула: так и поверила. Дети, прямо. А еще ее ребенком назвал!
В блиндаж прошла, к себе на половину и растерялась — на полу матрац лежал, самый настоящий, а еще одеяло.
Она за занавеску выглянула и встретилась с равнодушным взглядом Григория.
— Спасибо, — пролепетала.
— Спокойно ночи.
Растянуться на матраце без гимнастерки, сапог и юбки — счастье! Лена улыбалась, даже засмеялась тихо: какие все-таки ребята в ее отделении славные!
Гриша переглянулся со Славкой, услышав ее тихий смех. Парень улыбнулся в ответ и плечами пожал: хорошо все, брат.
Жизнь налаживалась.
Артур смотрел на брата, как на привидение, потом на часы глянул: три ночи.
— Ян?
— Как видишь. Пустишь или будем на пороге стоять?
— Да… Да, — опомнился — спросонья плохо соображалось. Распахнул шире дверь, впуская мужчину и, пошел крепкого чая заварить, понимая, что брат ночью завалился не на него посмотреть. Значит, нужно быстро разбудить мозг и заставить его соображать — чефир самое подходящее средство.
— Чай будешь? — крикнул с кухонки.
— Не откажусь, — скинул плащ доктор, прошел в комнату. Почти ничего не изменилось — тот же разгром и военный аскетизм. Была бы женщина в доме, выглядел бы он иначе, но Артур уже был женат — на своей работе. Как и Ян.
— Садись.
Кивнул ему на стул у стола мужчина, кружки на пыльную скатерть поставил. Сел сам. Папиросы нашел, закурил, поглядывая на брата: вид не лучший.
— Устал?
— А ты?
— Кому сейчас легко.
Ян кивнул соглашаясь. Глотнул чефира и поморщился.
— Нет, Артур, сей прелестный напиток не для меня.
— Разбавить?
— Нет, — поморщился: с другим он пришел, но как начать разговор? — Застать тебя не могу, дозвониться.
— Но застал же? А телефон… С сентября сорок первого я в Штабе Партизанского движения, там днюю, ночую, телефоны — только спец связь. Ты же знаешь, как все строго и зашифровано. Особенно сейчас. Но ты ведь не с этим пришел?