— Может он ее в объятьях держит, — хохотнул Суслов.
— Мимо, — равнодушно парировал Васнецов.
— Это ты с чего решил? Может, они там по-другому подумали.
— Майор не знаю, она точно мимо. Проверено. Гаргадзе уже огреб. При нас, да Слава?
— Было, — согласился Палий.
— Ну и что? Может он не в ее вкусе. Может в ее вкусе только высший комсостав.
— А в зубы, — покосился на него Гриша.
— Чего в зубы-то сразу? — возмутился парень.
— Не трекай чего не знаешь.
— А ты все знаешь, да Гриша? Баб завались было и о каждой ты со знанием, — хмыкнул Хворостин, сел. — Бабы, Гриша, как кошки, только к тому, кто гладит не пойдут, они еще молочка хотят, рыбки. Можешь, их накормить, сытую жизнь устроить — твоя, нет — гуляй Вася.
— Это ты своим опытом делишься? — приподнялся на локте мужчина, глянул на Пал Палыча.
— Он побольше твоего будет, всяко. И вот хоть злись, хоть грози, слово мое помни — ляжет твой лейтенант в постельку с кем-нибудь. Ни сегодня — завтра, ни завтра — через месяц, а все равно кого-то согреет. Натура у них такая — кого пожалеть, а от кого и поиметь. Ты не зыркай на меня, я тебе такую историю расскажу. Брательник мой, мне не чета, видный мужик был. Погиб, царствие ему небесное. Но до войны окрутила его одна бабенка, прямо вилася, спасу не было. Брат-то мой все сторонился, а потом прикипел, жениться задумал, а она ему чемоданы выставила за порог. Он ей, мол, сдурела баба? А та ему: мне от тебя, Боря, ребеночек только и нужен был. Ты красивый, здоровый, значит и ребенок такой будет, а больше и нет у тебя ничего — на черта ты мне. Для остального у меня другой есть. Вот тебе.
— Ну и к чему ты это? — прищурил глаз мужчина, травинку выплюнул.
— Закрутила тебя лейтенант, на жалость взяла, а ты дурачок и повелся. Удобно — против тебя ни один не пойдет, за тобой, как за каменной стеной. Тишь да покой. Осмотрится и хвостом вильнет. И суть не в том, что плохая она или еще чего — баба просто, вот и все.
Васнецов закурил, подумал и решил: «посмотрим».
Полежал еще и встал, к штабу пошел, сказав ребятам, что кухню посмотрит, готов обед-то или нет.
— Мне в отделение пора, Коля, ребята, наверное, потеряли.
— Я провожу, — не стал перечить и выдавать свое желание никуда ее не пускать. Не время — спугнет, обидит еще ненароком.
Лена поднялась, и вспомнила:
— Да, мы когда за языком ходили, пушки в лесу видели.
— Это ничего не значит, они могут быть деревянными, — взял фуражку мужчина, дверь пред девушкой открыл, пропуская вперед.
— Как деревянные?
— Просто, Леночка, — огляделся на крыльце, придержал ее за локоток, помогая спуститься. — Встречалось уже такое. У немцев силы уже не те, брешей в обороне много, вот они их и затыкают бутафорией. Картон, фанера, доски, краска. А бывает, отвлекают, гады. Стоит такая фальшивая батарея, а за ней настоящая. Встречали и такое.
— Спасибо, что сказал. У меня опыта в военной разведке совсем нет, — улыбнулась смущенно. — В тылу у немцев бутафории нет, там все по-настоящему, поэтому просто: считай танки, считай солдат, машины. Не ошибешься.
— Здесь немного другие премудрости, — развернулся к ней, останавливаясь. За руку взял. — Леночка, нам нужно будет серьезно поговорить.
— Хорошо. Сейчас?
— Можно через пару часов. Ты отдохнешь, ребят своих проконтролируешь, и я подойду. Прогуляемся, поговорим.
— Хорошо, — улыбнулась и Николай в ответ.
Одного боялся, поранить ее невзначай, но и цель свою четко знал — она. Потому спешить не хотел, но и медлить не собирался. Дальше пошли, но руки ее из своей ладони он не выпустил — спокойней так. И надежда есть — не вырывает ведь.
Так и пошли по улице к лесу мимо солдат, кухни, рука в руке.
— Так как там, Саня, Леночка?
— Нормально. Герой, — сообщила с гордостью. Не нравилась она ему. Выходило, если Лена к Дрозду прикипела и это взаимно, ему только роль «брата» достанется. И готов был обратно по той дороге что прошел, только бы вернуться в тридцатое июня и вместо Сани с ней остаться. Он бы присмотрел. Он бы защитил — муха бы мимо не пролетела.
— Воюет, значит? — спросил, желая, как можно больше не только о друге выведать, но и о его с Леной отношениях.
— Да. Лейтенант. Сейчас, наверное, капитан уже, если выбрались. А выбрались, иначе быть не может. Нам ведь тоже звания присваивали. Я рядовой начинала, потом сержантом стала, теперь лейтенант. Но командовать мне не нравится, не годна я для этого.
— Согласен, Леночка, — закивал. — Парни у нас хорошие, но каждый со своим характером. А ты добрая, мягкая…
Лена рассмеялась, с насмешкой глянув на него:
— Знал бы ты, какая я мягкая. Им бы сказал, они бы удивились.
Теперь Николай заулыбался — невозможно было на ее звонкий смех не улыбнуться, на задор и свет в глазах, что сердце до донышка от хмари потерь и грязи войны очищали.
— Как пришла, загавкала на них, самой неуютно было.
— Ты?
— Да. Построила, прибраться заставила.
— Жаль, не видел. Мне вообще жаль, что не знал, что ты в батальоне.
— Ранили? — посерьезнела. Но зачем ей тревожится попусту? Хватит ей уже печалей и забот.
— Нет, простуда. Подцепилась некстати. Прошло, говорить не о чем.
Солдаты ели прямо у кухни на полянке, кто-то своим набирал, относил, а Васнецов в сторонке сидел, курил — за майором и лейтенантом наблюдал. Видно их, с занятой им позиции, было как на ладони, и то, что он видел, ему сильно не нравилось. Черно на душе становилось, особенно глядя на то, что они при всех за руку идут и словно так и надо. И от смеха ее мурашки по коже и злость — чего смеется дура?
Выходило, прав Хворостин.
Света к Осиповой в комнату влетела, глаза круглые:
— Мила, что твориться! Твой-то и новенькая во всю крутят!
У девушки книжка из рук выпала.
— Серьезно! Вот мужики, а?! Только в себя пришел и в кавалеры записался! И к кому? К этой! Нет, я их никогда не понимала и не пойму!
— Кого? — просипела лейтенант.
— Да мужиков! Ну, ты чего раскисла?! Наводи марафет и вперед! Не сдадимся без боя!
Мила совсем сникла. Душа за майором бежала, а разум подсказывал — все едино не добежит, потому что он добежал. Но не до нее.
— Ты чего? Сдашься? Без боя отдашь?
— Не был он моим, — легла, ноги подогнула, подушку обняла.
— Нуу, подруга, — не поняла ее Мятникова, но осудила. — Я бы не сдалась.
— На этой войне победитель будет проигравшим, Света. Мне очень, очень больно, поэтому не трави душу.
— Буду! Больно, но лежим, это как?
— Так, Света. Помнишь, как эта Елена появилась?
— Ну?
— Я тогда еще поняла — конец. Потом на вечеринке все на нее смотрела… Она это, роковая женщина майора. Я могу биться, могу на рельсы ложиться, меня все равно не заметят.
— Ничего не поняла, — осела на постель Светлана.
— Жена она его! — выдохнула Осипова и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку. — Жива!
У Мятниковой лицо вытянулась: ничего себе!
— Так она же погибла?
— Жива! Он фото ее мне показывал, а потом она явилась! Живая она! Чтоб ей сдохнуть!!
Санин у блиндажа стоял и руку Лене грел, поглядывал на девушку так, что у той волнительно на душе было. А потом решился, губами пальчиков ее слегка коснулся, она дрогнула, но не отошла, не вырвала руку. Николай осмелел, каждый пальчик поцеловал, млея от блаженства: ее ладошка, ее пальчики, теплые, живые, тонкие.