Отар вскочил, разозлившись, к ней кинулся и тут же был схвачен за плечо Васнецовым.
— Неприятности ищешь, лейтенант? — дыхнул дымом табачным, в лицо поглядывая, как ни в чем не бывало.
— Отставить рядовой. Кругом марш!
— Зря ты это, — вздохнул Чаров.
— Под трибунал захотели?!
— Мы? — дружно удивились мужчины.
— Нее, — заверил Саня. — Мы тебя как раз от него спасаем.
— Пошли вон! Завтра же на вас будет написан рапорт!
— И на тебя, — заверил Васнецов. — Аморальное поведение. Приставал к жене комбата.
— Не первый раз! — выставил палец Саня.
— Точно, — кивнул Гриша. Отар оторопел:
— Какой?…
— А Елена Владимировна, — указал на девушку Григорий. — Санина. Если дебилам не понятно — жена майора Санина, — сказал спокойно и вдруг рыкнул. — Усек?!
Гаргадзе отступил и вдруг развернулся, стремительно зашага прочь.
— Все. Отшили навеки, — хлопнули в ладони друзья, повернулись к девушке и застыли.
Лене резко стало плохо. Как только Гаргадзе коснулся, ее как накрыло — ярость, ненависть, брезгливость. И казалось — фриц это. Ударила и сползла по стволу березы от внезапной боли внутри. Сидела, зажимая грудину, ртом воздух хватала и таращилась в темноту, а видела заскаленную докрасна железку, которая приближается и приближается. И девушка точно знала — сейчас будет больно, невыносимо больно.
А потом взрыв — Лена вздрогнула, вжав голову в плечи.
— Мать твою, — протянул Чаров, глядя на нее.
— Крындец нам, — согласился Васнецов, видя, что Лена не в себе. Вздрагивает, шарахается, то грудину зажимает, то уши.
— Чего делать будем?
— ХЗ.
Санин услышал голоса и приметил пролетевшего Гаргадзе. Пошел по его стопам в обратном направлении и наткнулся на разведчиков.
Те его шаги услышали, вытянулись, спешно воротнички поправляя:
— Товарищ майор!…
— Где ваш лейтенант?
Мужчины сникли и расступились, Санин ворот рванул, увидев Лену. Она сидела, обняв колени и качалась, что-то шептала, глядя перед собой стеклянными глазами. Напоили, понял сразу. Завтра лично их прибьет!
— Она же контуженая, идиоты! — процедил и к ней подошел. Присел, в глаза заглядывая, а в них ничего — пустота. Щеки дотронулся и как пружину сорвал — по руке получил и в лицо кулак полетел, насилу увернулся. Девушка не видела, кого и куда бьет — просто била, с остервенением, что-то выкрикивая сквозь зубы.
Николай перехватил ее руки, поднял рывком и зажал своими. К себе жену крепко прижав, зашептал:
— Тихо, Леночка, тихо. Все хорошо, все хорошо.
Немного и она затихла, но дышала тяжело, прерывисто и вздрагивала.
— Сваливаем, — бросил Васнецов другу и оба бесшумно скрылись в темноте.
Санин гладил ее по голове, успокаивая, но она не слышала, она воевала:
— Гранаты… Костя упал… Гранаты надо…
Взрывы, слева справа меж сосен — отделение партизан окружают.
— Саня уходи!… Немцы… Лезут и лезут, лезут и лезут…
— Нет немцев, Леночка…
Чей это шепот? Кто с ума сошел?
— Вот же!… Костю ранили!…
— Нет, Леночка, нет…
— Саня, обойму!…Больно… больно…
— Где больно Леночка?
— Руки… пить… если до стены доползти… она влажная…
Николай чуть не взвыл — сил не было слушать. Встряхнул девушку:
— Очнись! Лена! Посмотри на меня! — сжал лицо ладонями, заставляя посмотреть на себя. Девушка моргнула и как пелена с глаз упала:
— Коля? — растерялась. Отстранилась, огляделась, ничего не понимая: ни немцев, ни взрывов, ни воронок, ни Дрозда, ни ребят, ни камеры.
— Что это было? — пролепетала.
— Пить тебе нельзя.
— Я же пару глотков…
— Совсем нельзя.
Она видела, что он сильно расстроен и сжалась от стыда:
— Прости.
Николай головой качнул:
— Я просто прибью кого-нибудь из твоего отделения.
Обнял ее и повел в штаб.
Если в ближайшее время он не отправит Леночку домой, то, наверное, поседеет и с ума сойдет от переживаний за нее.
У дома умыл ее водой из бочки:
— Ты как?
— Нормально, — а смотреть в глаза стыдно.
— Мише скажу, чая крепкого заварит, выпьешь — легче станет.
— Да, — покосилась на него. — Прости? Я не знаю, что нашло, не знаю…
— Испугалась?
— Да… А если снова повторится? Я с ума схожу? — она даже побелела от этой мысли.
— Нет, просто совсем нельзя пить.
— Да… Да.
— Пойдем?
— Куда?
— Домой.
— До дома пешком километры и километры, Коля.
— Я про этот дом. Политрук пришел, капитан, девочки связистки. Миша патефон нашел.
— Танцы? — усмехнулась. — А ничего, что там, за линией!…
— Леночка, не начинай, — прищурил глаз, сел рядом и уткнулся подбородком ей в макушку. — Я знаю, что ты чувствуешь. Но мы в армии. Будет приказ — в бой, пойдем в бой, а пока приказа нет, нужно наслаждаться затишьем. Оно слишком редкое, родная. Бывало неделями из боя не выходили. Отдых и солдату нужен, иначе ни черта он не навоюет.
— Дурею я с этой тишины, Коля. Тем более знаю, там за линией немецких траншей — ребята, там Саня, там люди, которых в этот момент…
— Лена, — сжал ее. — Не надо, пожалуйста. Я не ребенок и все понимаю, но пойми и ты — мы в армии, а не в отряде партизан.
— Ты имеешь что-то против партизан? — уставилась на него недобро. Мужчина понял, что спирт еще поиграет с ней злую шутку. Уже играет. И как ее выводить?
— Посиди минуту, хорошо?
Лена кивнула, забыв, о чем говорила, уставилась в траву под ногами.
Николай в дом зашел и на ординарца сразу наткнулся:
— Николай Иванович! Где ходите?!…
— Чай завари. Крепкий. Мы на улице, вынесешь, — покосился на двери в комнату — за ними слышались гудение голосов, Утесов хрипел, выдавая: "Ах, Андрюша, нам ли жить в печали?".
— А чего?…
— Ничего! — отрезал, вернулся к девушке, сел рядом на крыльцо. Обнял:
— Не замерзла?
— Нет, — улыбнулась, странно посмотрев, и вдруг засмеялась. Коля невольно улыбнулся — пусть лучше смеется, неважно над чем.
— Я такой смешной?
— Ты? — качнулась, пропев. — Нееет. Просто голос у тебя… Ой.
— Это как?
— Ой, ой!
— Со знаком минус или со знаком плюс?
— Ой, — вздохнула опять, и прижалась к мужчине. — Заманчивый. Греет и зовет.
— Зовет, — согласился, засмеявшись. Понял о чем она и порадовался — в этой теме неприятностей не будет, а вот приятностей — да хоть сейчас!
Пальчики ей поцеловал, щурясь от удовольствия и предвкушения, на губах что у него, что у нее — загадочная улыбка.
— Ты хитрый…
— А ты милая, наивная девочка…
— Неее-а, женщина.
— Да что ты?
Николая умиляло ее состояние, эта неловкая попытка флирта, полунамеки совершенно прозрачные, но кажущиеся ей хорошо завуалированными.
— Маленькая, маленькая, еще совсем глупенькая девочка, — поцеловал ее в носик.
— Нее-а, — расплылась в улыбке — хорошо было лежать на его плече и видеть всего. Особенно нравилось шею и подбородок рассматривать. И не удержалась, была бы трезвой, не посмела бы, а тут — впилась губами в кожу. Николай дрогнул, зажмурился от неумелой, но такой неповторимо чистой ласки, маленького признания ранимого сердца — люблю, хочу.