— Закрыли тему. Без него бы мы на станцию не пробрались и ничего бы не узнали.
Мужчины тяжело уставились на нее, и она в ответ непримиримо, зло.
— Моя вина! Но кабы знать, соломку бы стелили!
И лицо руками закрыла — вовек ей не отмыться. Зареветь от бессилия хотелось, завыть от ненависти к несправедливости устройства мира, к фашистам, Гитлеру, Богу, ко всем!
— Ты права, — бросил Чаров. — Но не виновата.
— Судьба у всех своя. Видно суждено было пацаненку, — тяжело вздохнул Роман, лицо оттер ладонью — так себе утешение. — Мать их всех за ногу. Хуже нет, когда дети гибнут.
И смолк. Так и молчали все утро, друг на друга виновато поглядывая.
Лена вздохнула:
— Спать. Я дежурю два часа, потом Васнецов, Чаров, Красносельцев, Хворостин. И выходим.
Николая колотило. Курил одну папиросу за другой и шагами двор мерил. Обратно хотел, в окопы, чтобы сразу узнать — вернулись. Семеновский утащил — из штаба опять звонить должны были. К тревоге готовят.
Ночь как в лихорадке провел. Утром пусто стало, тихо и тоскливо на душе. Курить уже не мог. Сидел в прострации на крыльце и в выщербленные доски ступеней смотрел. Плохое из головы гнал, хорошее с трудом возникало.
Семеновский не выдержал — смотреть на комбата страшно было: лицо серо-зеленое, глаза стеклянные
— Хватит тебе, Николай Иванович! — отрубил, рукой махнув. — Вернутся.
Коля кивнул: конечно.
— Уже. Должны были. Часа два как. А на левом фланге под утро стреляли. А потом тихо. Опять. ишь? — есь как- нибудь. очи Дягилевахнул, уперся и застонал. Как он Леночку отправит? Как жить будет, пока она там? И осел б
И понял — все, ни одного задания больше Лене, как придет. Не переживет он еще одно, с ума сойдет. Хватит. Голушко вернется, встанет на ее место… И вспомнил, что Дягилев спрашивал, подтверждая слова Семеновского — интересуются Леной. "А почему, комбат?"
Знать бы…
Волосы пригладил, вне себя от ярости и в небо уставился, оскалившись: мать вашу!!
Вечером вышли, к ночи на позициях были и ужами почти под ногами фрицев к нейтралке. Какой-то черт глазастый их уже на ней заметил, дали в спину, так что разведчиков в землю вжало, головы не поднять. Хворостин рядом с Леной лежал — зацепило — охнул.
Лена за аптечкой полезла, Васнецов рыкнул:
— Голову пригни, лейтенант!
— Пал Палыч ранен!
На спину перевернулась, тягать раненого начала, дальше Гриша помог. Прижал обоих к земле. Девушка оттолкнула, сорвала упаковку с бинта зубами, голову мужчине перевязала. А рядом пули вжикают, чуть не по ним прыгают. Как комаров их после дождя на болоте.
— Где бьют?! — спрыгнул в окоп Санин.
— На нейтралке. Похоже наши засели — проходу им не дают, — сообщил Грызов.
Николай в бинокль оглядел полосу меж окопами: били действительно прицельно и по одному месту, кучно.
— Ответный огонь!! Пли!! — приказал.
Лену по уху чиркнуло — прилетела пуля со своей стороны.
— Мать вашу! — только выругался Красносельцев, лицом в землю впечатался.
— Двигаемся!!
— Сдурела, лейтенант?!!
— Положат! Уходим!! — и ползком вперед, наплевав на трассы пуль, помогая Васнецову раненого тащить.
— Давай братва!! — закричали с той стороны.
— Этого б крикуна сюда!
— Демаскировщик… — выругался Чаров.
— Базар!
— Двигаемся!! — орала девушка, плохо соображая, что вообще говорит.
— Мать! — чиркнуло по скуле Романа.
— Не останавливаться! Красносельцев! Резвее мать твою!! — закричала.
Мат стоял, грохот. Гранаты полетели со стороны немцев.
— Ну… — беззвучно матерился Красносельцев, Васнецов громче вторил и тащил Пал Палыча, тот в себя пришел, помогал.
— Резвее!!
Наконец окопы. Кто-то из своих вылез, раненого перехватил. Одни руки, вторые — стянули всех в укрытие.
Разведчики на землю осели, тяжело дыша. Лена лицо пилоткой вытерла и выдала длинно и некультурно. Чаров хрюкнул, за ним Васнецов — пошел гогот по окопу, перемешиваясь со свистом пуль.
— Ну, сестренка, — качнул головой Красносельцев, скулу потрогал, сплюнул. — Ерунда.
По траншее уже комбат бежал:
— Живые?!!
— А чего нам? — нервно хохотнул Хворостин, и поморщился, прижав ладонь к ране. — Шандарахнули, сучьи дети.
Николай Лену схватил за грудки, встряхнул, в глаза заглядывая:
— Живая?
Ощупывать начал, она лягнулась и мужчина напротив осел, лицо вытер, взглядом только любимой рассказывая куда бы он ее сейчас дел и чтобы сделал. Высек бы!!
— Сестру!! — заорал, глянув на Хворостина.
— Доползу, комбат, — просипел тот, морщась.
— Помогли, бегом! — прикрикнул на солдат.
Минут через десять вся группа уже за третьей оборонительной полосой была.
— Всем отдыхать! Рядового в медчасть!
И Лену за шиворот как котенка схватил, потащил.
— Озверел! — возмутилась, отцепиться хотела и оказалась в его объятьях. Крепко сжал, у нее дух захватило. Долго стояли — дыхание переводили.
Потом он ее на руки и в штаб.
— Коля я сама могу идти!
— Ты можешь. Я не могу! — рявкнул. Лена вздохнула, сообразив, что это он от переживаний, и обняла за шею, зарылась пальцами в его волосах, сдаваясь. Коленька…
Пусть несет раз нравится, если спокойнее ему так, она очень не против. Наползалась и набегалась выше головы — мышцы даже свело.
Семеновский в штаб пришел, Мишка суетился. Лена умылась, Николай рожу зверскую скорчил, увидев ранку на ухе и, карту расстелил:
— Давай.
— Здесь минное поле, — ткнула. — За ним взвод от силы. А вот дальше — ох. Прямо перед нами, ты был прав, бутафория, но пехоты батальон, наверное. За ними пустая деревня. Никого. Между деревней и минным полем, выше, вот! Станция — пять составов. Два с танками, один с гранатами, новенькие, в масле. К одному вообще не подойти — патрули с собаками
Николай на Семеновского посмотрел. Политрук подбородок потер: а ничего картинка.
— Авиацию бы, — сказала Лена. — Грех такой шанс упускать.
— Ну, это не от нас зависит, — задумался Николай и вышел к дежурной связистке. — Штаб давай. Дягилева.
Доложил, выслушал, и карту свернул.
— Все, отдыхать. Я в штаб, — поцеловал Лену и бегом, водителя поднимать.
Миша в комнату заглянул:
— Кушать будем?
— Нет, если только Владимир Савельевич. А мне бумагу бы, Миша и карандаш.
— Понял.
— Что так? — внимательно посмотрел на нее замполит.
— Написать кое-что надо.
— Угу.
Достал из планшета лист, карандаш, положил перед ней. Закурил, поглядывая, что она там царапать вздумала.
"Рапорт" — прочел. Оп-па! Это на кого же?
И бровь выгнул, прочтя следующее вышедшее из-под карандаша: "Я, лейтенант Санина Е.В, довожу до вашего сведения о своем проступке, порочащем честь командира Красной армии. Находясь на задании, мною был использован в качестве проводника местный мальчик лет восьми из опустевшей деревни. Ребенок очень помог в выполнении задания, благодаря ему был сохранен состав группы, но из-за моей халатности мальчик погиб. Я полностью осознаю свою вину. Готова нести ответственность по всем законам военного времени"….
Таак, вот не было комбату печали, — уставился на девушку пытливо: дура, наивная или претворяется?