– Девять двести?!
– Инфляция, чел, – пожал плечами Уэйн. – Мне продолжать?
Продолжение Ларри слушать не хотелось, но он кивнул.
– Наверху цветной телевизор. Кто-то швырнул в него стул. Думаю, ремонт обойдется сотни в три. Деревянные панели внизу размолотили. Четыре сотни. Если повезет. Позавчера разбили панорамное окно, которое смотрит на берег. Три сотни. Ворсовый ковер в гостиной можно выкидывать: прожжен сигаретами и залит пивом и виски. Четыре сотни. Я позвонил в винный магазин. Ты порадовал их не меньше, чем Чека. Шесть сотен.
– Шесть сотен за выпивку? – прошептал Ларри. Жуткий ужас сковал все его тело, по самую шею.
– Скажи еще спасибо, что практически все пили только пиво и вино. И супермаркету ты должен четыре сотни за пиццы, чипсы, тако и прочую закусь. Но самое ужасное – это шум. Очень скоро появятся копы. Les flics. Нарушение общественного порядка. А среди твоих гостей четверо или пятеро сидят на героине. В доме найдутся три-четыре унции «мексиканского коричневого».
– Тоже за мой счет? – просипел Ларри.
– Нет. Чек не связывается с героином. Его сбытом занимается мафия, а Чеку не хочется примерять бетонные ковбойские сапоги. Но если копы приедут, можешь не сомневаться, что и это запишут на твой счет.
– Но я не знал…
– Да, ты у нас невинное дитя. Само собой.
– Но…
– Короче, на данный момент общая сумма затрат на этот легкий разгуляйчик превышает двенадцать тысяч долларов, – подытожил Уэйн. – Ты уезжал и купил этот «зет»… какой отдал аванс?
– Две с половиной, – тупо ответил Ларри. Ему хотелось плакать.
– Ну и что у тебя осталось до следующего чека с роялти? Тысячи две?
– Около того. – У Ларри не хватило духа признаться Уэйну, что на самом деле у него осталось примерно восемьсот долларов: половина – наличными, половина – чеком.
– Слушай меня внимательно, Ларри, потому что я не стану повторять. Все только и ждут очередного праздника. В этом мире есть лишь две постоянные: постоянный обман и постоянный праздник. Они слетаются, как птички, высматривающие насекомых на спине у гиппопотама. Сейчас они здесь. Стряхни их с себя, и пусть летят своей дорогой.
Ларри подумал о десятках людей, которые находились в доме. Он знал в лучшем случае каждого третьего. Горло перехватило от одной мысли о том, что он должен указать всем этим незнакомцам на дверь. От их доброго отношения к нему не останется и следа. Но тут же перед мысленным взором Ларри возник Дьюи Чек, наполняющий миски марихуаной, достающий из заднего кармана блокнотик и аккуратно записывающий все на его счет. Дьюи Чек с «ежиком» и в ультрамодной футболке.
Уэйн спокойно наблюдал, как в голове Ларри одна картинка сменяет другую.
– Чел, я буду выглядеть самым большим говнюком на свете, – наконец выдохнул Ларри, ненавидя жалкие и обидные слова, слетевшие с его собственных губ.
– Да, они много чего наговорят. Скажут, что ты собрался в Голливуд. Что ты зазнаешься. Забываешь старых друзей. Да только нет среди них твоих друзей, Ларри. Твои друзья еще три дня назад увидели, что происходит, и уехали. Нет ничего веселого в том, чтобы смотреть на друга, который дует в штаны и даже не подозревает об этом.
– Тогда зачем ты мне все это говоришь? – спросил Ларри, внезапно разозлившись. Злость зародилась из осознания того, что все его настоящие друзья действительно уехали, а в свете вышесказанного причины, которыми они объясняли необходимость отъезда, выглядели неубедительными. Барри Грайг отвел его в сторону, попытался что-то сказать, но Ларри был под таким кайфом, что мог только кивать и широко улыбаться. Теперь он задался вопросом: а не пытался ли Барри растолковать ему то же самое, что и Уэйн? Мысль эта злила и выводила из себя. – Тогда зачем ты мне все это говоришь? – повторил он. – Есть подозрение, что ты не очень-то меня жалуешь.
– Не очень… но и неприязни к тебе я не испытываю. А вот других причин, чел, назвать не могу. Я мог бы не мешать тебе и дальше валяться в этой грязи. Думаю, одного раза тебе бы хватило.
– Это ты о чем?
– Ты им все скажешь, потому что у тебя есть характер. И есть что-то еще… вроде способности грызть жесть. Что-то такое, без чего не добиться успеха. У тебя это есть. И карьеру ты сделаешь. Пусть и скромную. Будешь играть средненький поп, который через пять лет уже никто не вспомнит. Поклонники бибопа из старшей школы будут собирать твои альбомы. И деньги ты заработаешь.
Руки Ларри, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Ему захотелось ударить в это спокойное лицо. От слов Уэйна он почувствовал себя кучкой собачьего дерьма, наваленной у знака «Стоп».