Двенадцать послушниц, посвятивших себя служению богиням, были облачены в одежды соответствующих цветов. Три самки в алых одеяниях, к коим относилась и Осень, составляли свиту Красной Воительницы, светлые накидки отличали Жриц Белой Матери, прислужницы Серой Провидицы носили серебро, а спутницы Золотой Владычицы — золото. И лишь старшая Жрица могла говорить с самим Черным Воином; ее одежды имели цвет ночи.
Время ритуала подошло. Верховное божество-воитель откинуло свой плащ, затеняющий свет красной богини, и та воссияла над миром в полную силу, знаменуя начало дня. Лучи восходящего светила прошли через узкое окошко под храмовой кровлей и подсветили алтарь, отчего за ним плавно выросла высокая величественная тень черного охотника. Особый рельеф отбрасывал ее на стену, являя восторженным взорам священный облик, дабы смертные могли прийти и поклониться ему. Одновременно по обеим сторонам от мрачной фигуры проступили силуэты четырех богинь, отбрасываемые витражами — красным, желтым, прозрачным и затемненным.
Как только лики богов возникли на каменной кладке, в руках младших послушниц зазвучали барабаны, и Жрицы торжественно приблизились к своим покровителям дабы воскурить пред ними благовония. Тринадцатая взошла к алтарю и наполнила жертвенной кровью чашу Черного Воина — эта кровь каждое утро бралась от одного из зверей, попавшихся в специальную ловушку. Считалось, что животное само избирало свою участь. Оно забивалось во славу творцов мира, и его плоть после службы раздавалась пришедшим в Храм самкам, чьи детеныши болели или были слабы — вкусив этого мяса мальки поправлялись и крепли на глазах.
Обряд начался. Стройный ритм барабанов отражался от резных стен, сверху донизу увешанных трофеями почивших охотников, и ароматный дым струился между стройными колоннами, обвитыми острыми хребтами Жесткачей, принимая замысловатые формы и извиваясь, подобно глубоководным плывунам, танцующим в морской толще. Тринадцатая завела отрывистую и грубую гортанную песнь, тотчас влившуюся в основной мотив, и двенадцать Жриц раскатисто подхватили ее, усиливая вибрации молитвы и заставляя их буквально сотрясать все пространство зала. В этой древней песне, сотканной из чувств и образов, не было слов, потому в далеком прошлом ее понимали носители всех наречий и диалектов; она и до нынешних дней дошла, не утеряв своего значения — неизменной, прекрасной и суровой в своей первозданности. Постепенно голоса самок сплелись в единый звук с переменной частотой, по мощности сравнимый, разве что, с ближними грозовыми раскатами, и звук этот продолжал усиливаться. Он уже был слышен на улице, привлекая к дверям Храма пеструю толпу. А Жрицы, не переставая взрыкивать, принялись в такт своей песне раскачиваться из стороны в сторону, впадая в транс. Иногда в такие моменты какая-то из них начинала биться в припадке и пророчествовать, что именовалось «прикосновением богов», но случалось это нечасто…
Осень восседала перед пылающим силуэтом Красной Воительницы и пела вместе со всеми, чувствуя, как от рвущегося из горла рыка резонирует грудная клетка. От смешения цветов, запахов и звуков, наводнивших зал, ощущение реальности терялось. О чем конкретно она пела? Она точно не знала сама. Каждый раз одна и та же акустическая комбинация порождала разные абстрактные ассоциации — иногда с живущими, иногда с ушедшими, иногда с определенными местами и ситуациями… Однако сейчас все изменилось, ибо в голову начал настойчиво лезть один и тот же пугающе четкий образ: чужой челнок опускается на площадку у стен гарема, и чужой самец в почетных золотых кольцах сходит по трапу.
Дочь Свободы пела громче и гнала этот образ от себя, но он неизменно являлся вновь. И тогда она, пожалуй, впервые совершила нечто непозволительное Жрице — вложила в общую молитву собственную просьбу. «Красная Воительница, прошу, защити его, как однажды защитила своего будущего супруга на заре мира», — мысль скакнула в мозгу и словно бы обожгла изнутри, яркая вспышка полоснула по глазам… Чужой челнок, чужой охотник, золотые кольца. Как насмешка: «Зачем он тебе? У тебя будет лучше!» Осень вскрикнула, сжала пронзенные резкой болью виски руками и рухнула без чувств.
…Кто-то аккуратно поддерживал ее голову. В лицо пахнуло свежестью — похоже, ее вынесли из зала.
— Что они сказали тебе? Вспомни, что тебе сказали, дорогая, — голос Тринадцатой долетел откуда-то из-за грани слышимости.
— Я… Не разобрала… — не открывая глаз, прошептала Осень.
Постепенно начали возвращаться звуки. Никакого пения, никакого барабанного боя, лишь равномерный гул десятков голосов. Ритуал был окончен. В Храм хлынули заждавшиеся снаружи прихожанки.
Остаток дня Осень была сама не своя. Откровение впервые постигло ее, но все оказалось не так, как она ожидала… И теперь все надежды рухнули окончательно. Она еле дождалась вечерней службы. В отличие от утреннего обряда ритуал чествования ночи отличался сдержанностью и безмолвием. В тишине зажигались многочисленные лампады, и на алтарь набрасывали черный покров, а витражи затворяли ставнями. После приносились символические жертвы духам, и поминались павшие. Вслед за тем Жрицы расходились.
Вздумав пройтись наедине со своими мыслями, Осень отправилась домой пешком. Прогулка дополнительно затянулась, так как из-за обвала пришлось идти в обход, но самка не торопилась. Раньше она ежедневно надеялась, что, вернувшись, наконец, застанет Сумрака, но теперь ей было больше не на что рассчитывать. Ей все сегодня ясно объяснили…
Сумрак был замечательным самцом. Где ж теперь еще найти такого… Он принимал Осень такой, какая она есть, терпел ее срывы, на пике страсти позволяя себя кусать и терзать когтями, не поддавался предрассудкам и давал ей все, что она хотела. Прежние партнеры, что осмеливались делить с Осенью ложе, со страха начинали вести себя, точно деревянные, не вызывая никаких других чувств, кроме раздражения, Сумрак же умел подстраиваться, даря Жрице совсем уже забытые ощущения… Да, Черный Воин в очередной раз забрал лучшего…
Но Красная Воительница велела ждать нового. И сперва это казалось неправильным, но… Чем больше Осень размышляла, тем больше приходила к выводу, что это логично. Ушедших не вернешь, а живым надо жить дальше. Кому, как не богам разбираться в подобных вопросах… Тем более, что Сезон в последнее время будоражил все более нестерпимо, заставляя домогаться то Грезы, то Солнышка — те иной раз не знали уже, куда от ее внимания деться, хотя, в итоге, каждый раз оставались довольными… А Прорва, с которой Осень прежде частенько предавалась взаимным ласкам, вообще будто бы избегала ее вот уже пару недель… Бедняжки, очевидно, решили до последнего хранить своему воину верность… Хотя, разве ж то была измена? Вот именно, что нет. И вполовину не так хорошо, как с самцом… Значит, предстояло смириться с утратой и начинать жить дальше. Но на этом пути, увы, подстерегали определенные трудности…