— Ну-ну, — ввернула Осень. — Знаешь, Полночь, я готова была ее стукнуть, когда она буднично так сказала: «Тебе ведь в Храм скоро, бери его первая, да не затягивай, а то собраться не успеешь, опоздаешь и больше тебя Главной не поставят». Ну, думаю, все, сейчас сбежит. Большинство мужиков, только про Храм слышат — сразу поминай как звали. А этот нет. Подвис только немного. Я ему: «Не боишься меня?» — а сама уже держу его как следует, сверху села. «Нет, — говорит, — я в восхищении!» И глазки так смущенно отводит. Ага, страшная Жрица его поймала и под себя подмяла, а он, значит, в восхищении. Врет, думаю, зубы заговаривает… Я его отпущу, а он и был таков. Но потом гляжу: сам так уверенно снизу пристраивается, пристра-аивается, подползает, куда следует…
— Короче, она его трахнула и ушла, — перебила Прорва. — А малек в себя поверил, видимо: все-то он уже умеет, Жрицы-то он не испугался! И полез ко мне, эдакий весь из себя доминант! Ох, девоньки, я думала, размажу его…
— А он на другой день пришел и размазался перед ней сам, — хихикнула Осень.
— В смысле? — изумилась Полночь.
— Наш Фокусник очень хорошо чувствовал, что нужно каждой самке, — пояснила Прорва. — Прокололся первые несколько раз, а потом уже начал угадывать настроение и желания практически безошибочно. Добровольно вытворял такое, что другие мужики сочтут для себя просто оскорбительным и недопустимым. Я знаю о чем говорю, так как сама имею некоторые… непростые и деликатные требования, и с прошлыми партнерами возникали недопонимания на этой почве. А ему ничто было не зазорно, лишь бы самка довольна осталась. Я как-то попыталась, больше в порядке эксперимента, отыскать предел его выносливости и терпения, но мои попытки не увенчались успехом. А вот, что ему самому нравится, я, признаться, так и не поняла…
— Почему, кстати, Фокусник-то? — вспомнила Полночь.
— А потому, что нет-нет да и выкинет какой-нибудь фокус…
— Да, например, как-то раз мы пришли и обнаружили, что он половину всего в доме перечинил. Просто так. От нечего делать. У тебя вот хоть один мужик что-то сам по хозяйству делал? — Осень вопросительно поглядела на подругу. Полночь помотала головой.
— А уж как он дрых смешно, — всерьез увлеклась воспоминаниями Глава гарема. — Клубочком свернется, да еще с подушечкой обнимется, уткнется носом и сопит в нее. Я все думала, как это будет выглядеть, когда ему будет за сотку…
— Когда он впервые со мной уснул, — подтвердила Осень, — я полчаса над ним умилялась. Прижался так трогательно… И это после того, как мы спаривались, будто два маньяка. Такое яркое несоответствие было… Я, в итоге, не удержалась и почесала его под гривой. А он вдруг как замурлычет — аж лежанка затряслась. Мурчит и спит дальше. Погладила ему шею — заелозил, вытянулся, типа, еще гладь. И спит. Тогда пузо пощекотала — думала, проснется, да куда там! Так что я, похоже, определила, что ему нравится…
— Отчего ж не сказала?
— Мне показалось, что он не хотел бы, чтоб мы знали… Он вообще всегда старался вести себя в определенных рамках. Не то, что некоторые, — тут Осень повысила голос и выглянула наружу, слегка перегнувшись через перила. Любопытный Джет, свесившись с ветки, выдал себя неосторожным шорохом, но не успел вовремя скрыться, и виновато застрекотал.
— Иди уж сюда, бездельник, — миролюбиво проурчала Прорва.
Малек покорно спрыгнул с дерева и немного с опаской поднялся на крыльцо. Старшая дочь Свободы протянула к нему руку, веля подойти ближе.
— Садись рядом и веди себя как следует, — сказала самка, указывая на свободное место подле себя и придирчиво потягивая воздух, дабы определить, не запахло ли от Джета мускусом. Концентрация исходящих от него феромонов до сих пор была крайне слаба, потому Глава гарема сочла возможным позволить ему остаться. Все-таки юнцу было одиноко без братьев и друзей.
— Простите, Старшие, я не хотел подслушивать, — пробормотал Джет.
— Наверное, кто-то тебя заставил, — усмехнулась Полночь, с прищуром взирая на сына Пепла. Поначалу она относилась к присутствию молодого самца настороженно, но тот действительно вел себя настолько скромно и незаметно, что постепенно перестал вызывать у бдительной мамаши подозрения.
— Я просто шел к себе, — начал оправдываться юнец, — и побоялся вас потревожить. А потом… Я просто не смог себя заставить пойти дальше и не слушать. Вашему самцу очень повезло с вами. Его любят и помнят… Мне жаль, что он не вернулся… Другие вот возвращаются и не знают, что во время их отсутствия самки делали что попало.
— Не забивай-ка себе голову, малек, — посоветовала Осень. — У каждого своя судьба.
— Да, Старшая…
В доме раздались шаги, и на пороге возникли Греза и Луна, переодевшиеся после общения с детками в чистое. На самочках были одинаковые набедренные повязки нежно-розового цвета — Греза недавно сшила себе, и младшая подружка непременно захотела такую же, пришлось сшить ей тоже. Дочери Полночи с ее светлой шкуркой, кстати, шло даже больше. Плечи и грудь обеих были обнажены — сегодня стояла такая жара, что даже самая легкая накидка показалась бы лишней.
— А что вы тут делаете? — настороженно спросила Луна, бросив на Джета быстрый взгляд.
— Вспоминаем, — улыбнулась Полночь. — Я попросила немного рассказать о Сумраке. Знаешь, он был очень незаурядной личностью.
— Он еще и очень много знал, — из-за спин младших самок выглянула Солнышко и, потеснив их, прошла в центр террасы, выпуская на пол малышей и садясь рядом. — Не захотели одни оставаться, — пояснила она.
— Что он такое знал? — заинтересовалась Осень.
— О, кучу всего, хотя, я запомнила мало подробностей, — взмахнула руками самка и тут же одернула сынишку, начавшего жевать коврик. — Он же иногда днем приходил, когда вас не было, помогал мне время от времени в доме, однажды даже, не смейтесь, со стиркой пособил. И в это время что-нибудь болтал. Мне показалось, он так справлялся с неловкостью. Он неплохо знал традиции и мифологию. Немало рассказал о других планетах… Правда, совершенно ничего не говорил о себе. А я сейчас жалею, что не спрашивала. Но в голове, знаете ли, кое-что другое было… Он так мило бормотал себе под нос, когда его руки были чем-то заняты. Просто невозможно устоять!
— Да уж, помню, как он тебе «помогал», — фыркнула Прорва. — После вас мы наблюдали один сплошной разгром.
— А мне наоборот приходилось из него чуть ли не клещами вытаскивать, — вздохнула Греза, присаживаясь рядом и подтягивая к себе ближайшего из мальков.
— Потому что ты сама все время болтаешь, — заметила Солнышко. — Зато, как с тобой, он ни с кем так больше не ворковал.
— Потому что остальные сразу набрасывались без прелюдий, — парировала юная конкурентка. Дружить-то самочки дружили, но, когда речь заходила о внимании самца, невольно начинали соперничать.
— Да, вот уж, кто был мастер комплиментов, — мечтательно закатила глаза Осень, игнорируя выросшее напряжение.
— Вас послушать, так идеален во всем, — удивилась Полночь.
— Как знать, пробудь он с нами дольше, и могли бы открыться какие-то его иные стороны, — глубокомысленно отозвалась Прорва. — Но пусть лучше так. Пусть таким и останется в нашей памяти.
Улучив момент, Луна скользнула в дальний коридор. Джет не успел скрыться в своей комнате, и, завидев юную развратницу, вжался перед ней в стену, внутренне готовясь отражать новую атаку. Однако самочка подозрительных поползновений предпринимать не спешила и вообще выглядела крайне смущенной.
— Хотела узнать, как твои дела, — объяснила она, неловко перебирая в руках бусины своего ожерелья.
— Зачем? — тем не менее, настороженно, спросил Джет.
— Я переживала, что у тебя были потом проблемы…
— Нет, — он мотнул головой. — Старшая Солнышко очень добра. Но они будут, если тебя сейчас здесь увидят.
— Я ухожу, — поспешно успокоила самочка. — А ты меня прости, ладно? Сама не знаю, что на меня тогда нашло…
С этими словами Луна повернулась и быстро пошла прочь. Но не успела она дойти до поворота, как Джет окликнул ее:
— А у тебя? Тебе-то ничего за это не было?