Ник огляделся вокруг. Он находился в маленькой камере, имеющей форму коробки из-под крекеров «Солтин», поставленной на попа. Одни край койки почти упирался в решетчатую дверь, а у ее изголовья находился унитаз без крышки и сиденья. Сзади себя высоко над головой Ник увидел — для этого ему пришлось очень-очень осторожно вытянуть негнущуюся шею — крохотное зарешеченное окошко.
Просидев на краю койки достаточно долго и убедившись, что его время подыхать еще не пришло, Ник спустил до колен серые бесформенные штаны, в которые его здесь обрядили, взгромоздился на унитаз и мочился чуть ли не час. Наконец он поднялся, опираясь, как старик, о край койки. Он заглянул в унитаз, предчувствуя, что увидит там кровь, но моча была светлой. Он слил воду.
Медленно доковыляв до решетчатой двери, Ник выглянул в небольшой коридор. Слева находился вытрезвитель, на одной из пяти коек которого, безжизненно свесив руки на пол, развалился какой-то старик. Справа коридор заканчивался дверью, в данный момент приоткрытой. С потолка в центре коридора спускалась лампа, отбрасывавшая зеленый свет, типа тех, какие он видел в плавательных бассейнах.
Из приоткрытой двери в правом конце коридора поползла чья-то тень, а затем показался крупный мужчина в шортах цвета хаки. На нем была портупея с внушительным револьвером. Большими пальцами рук он зацепился за карманы шорт и почти минуту безмолвно разглядывал Ника, потом сказал:
— Когда я был мальчишкой, мы выследили в горах пуму и застрелили ее, а после тащили ее до города миль двадцать по грязной каменистой дороге. И то, что осталось от бедной твари, было самым жалким зрелищем, которое мне когда-либо доводилось видеть. Ты, паренек, второй случай подобного рода в моей жизни.
Ник подумал, что это похоже на хорошо подготовленную, заученную речь, специально припасенную для заезжих и бродяг, которые время от времени попадают в эти коробочки из-под крекеров.
— Как тебя зовут?
Ник приложил палец к своим распухшим, разодранным губам и покачал головой. Потом прикрыл рот ладонью, а затем рассек воздух по диагонали коротким взмахом руки и снова отрицательно замотал головой.
— Что! Не можешь говорить? Что это еще за хрен собачий? — Произнесено это было вполне дружелюбно, но Ник не умел различать Оттенки и интонации. Он изобразил, будто берет в воздухе воображаемую ручку и пишет ею.
— Тебе нужен карандаш?
Ник утвердительно кивнул.
— Если ты немой, то почему у тебя нет ни одной специальной карточки?
Ник пожал плечами. Он вывернул наружу пустые карманы. Потом сжал кулаки и начал молотить ими воздух, тем самым невольно спровоцировав новый приступ головной боли и тошноты. Он легонько стал постукивать кулаками по вискам, закатив глаза и привалившись к прутьям решетки. Потом показал на пустые карманы.
— Тебя ограбили?
Ник утвердительно кивнул.
Человек в хаки отправился в свой кабинет. Через минуту он вернулся с тупым карандашом и блокнотом. Все это он просунул через прутья решетки. Вверху каждого листка блокнота было написано: ДЛЯ ЗАМЕТОК и Канцелярия шерифа Джона Бейкера.
Ник повернул блокнот к себе, ткнул карандашом в имя и вопросительно поднял брови.
— Да, это я. А кто ты?
Ник Андрос, — написал он и протянул руку через прутья.
Бейкер покачал головой:
— Я не собираюсь пожимать тебе руку. Ты еще и глухой?
Ник утвердительно кивнул.
— Что случилось с тобой вчера вечером? Док Соумз с женой чуть не переехали тебя, как бревно, паренек.
Избит и ограблен. Где-то за милю от закусочной Зака на Главной улице.
— Такому младенцу, как ты, не место в подобном кабаке.
Ник протестующе замотал головой и написал: Мне двадцать два. Разве я не могу выпить пару порций пива, не рискуя быть избитым и ограбленным за это?
Вопрос Ника вызвал у Бейкера мрачную усмешку.
— Ты явно не знаешь Шойо. Что ты здесь делаешь, малыш?
Ник оторвал первую страницу блокнота, скомкал ее и бросил на пол. Но прежде чем он начал писать ответ, рука шерифа метнулась сквозь прутья решетки к плечу Ника, сжав его стальными тисками. Голова Ника резко дернулась.
— Моя жена убирает эти камеры, — сказал Бейкер. — И нечего здесь сорить. Поди выброси это в парашу.