— По центу за очко я положу такого сосунка, как ты, на обе лопатки.
— Может, если я дам тебе фору в четыреста очков…
— Вы только послушайте этого сосунка, — беззлобно съязвила мать. — Может, если это я дам тебе фору в четыреста очков. Оставайся, Ларри. Что скажешь?
— Идет, — ответил он. Впервые за сегодняшний день он почувствовал себя хорошо, по-настоящему хорошо. Слабый голосок где-то внутри нашептывал ему, что он, неисправимый старый Ларри, опять норовит прокатиться зайцем, но Ларри не стал прислушиваться к нему. В конце концов это его мать и она попросила его. Что ж, она действительно наговорила ему много неприятных слов, прежде чем попросить его остаться, но просьба есть просьба, так или нет? — Вот что я скажу. Я заплачу за билеты на игру 4 июля. И на это уйдет лишь малая часть того, что я сегодня вечером выкачаю из тебя.
— Тебе не выиграть и гнилого помидора, — сказала она добродушно и вновь повернулась к полкам. — Внизу в холле есть мужской туалет. Не спуститься ли тебе туда, чтобы смыть кровь со лба? Потом возьми в моем кошельке десять долларов и отправляйся в кино. На Третьей авеню еще осталось несколько приличных кинотеатров. Только держись подальше от этих гадких помоек на Сорок девятой и Бродвее.
— Скоро я буду давать тебе деньги, — заявил Ларри. — На этой неделе у меня 18-е место в хит-параде «Биллборда». Я проверил у Сэма Гуди по дороге сюда.
— Замечательно. Только если ты такой богатый, почему же не купил себе журнал, а только посмотрел его?
У него внезапно словно ком в горле застрял. Он попытался прокашляться, но безуспешно.
— Ну ладно, не обращай внимания, — сказала она. — Мой язык что норовистая лошадка. Если уж понесет, то не остановится, пока не устанет. Ты же знаешь. Возьми пятнадцать, Ларри. Считай, что берешь взаймы. Думаю, так или иначе я заполучу их назад.
— Безусловно, — ответил Ларри. Он подошел к матери и подергал за подол совсем как маленький. Она посмотрела вниз. Он встал на цыпочки и поцеловал ее в щеку. — Я люблю тебя, ма.
Она выглядела удивленной, но не потому, что он поцеловал ее, а либо из-за сказанных им слов, либо из-за тона, которым он их произнес.
— Да, я знаю, Ларри.
— А о том, что ты говорила… Ну, о неприятностях… Я действительно немного… но…
В одно мгновение ее голос стал холодным и резким, таким холодным, что это слегка напугало его.
— Я ничего не хочу слышать об этом.
— Будь по-твоему, — согласился он. — Послушай, ма, какой здесь поблизости лучший кинотеатр?
— «Люкс Твин», — ответила она. — Но я не знаю, что там сейчас идет.
— Не имеет значения. Знаешь, что я думаю? Есть три вещи, которые можно встретить в любом уголке Америки, но только в Нью-Йорке они первоклассные.
— И что же это, мистер критик из «Нью-Йорк таймс»?
— Кинотеатры, бейсбол и хот-доги от Недика.
Она засмеялась:
— А ты неглуп, Ларри, впрочем, ты никогда и не был глупым.
Он спустился в туалет. И смыл кровь со лба. И вернулся к матери и еще раз поцеловал ее. И взял пятнадцать долларов из ее черного потертого кошелька. И отправился в «Люкс Твин». И посмотрел фильм, в котором безумный, злой призрак по имени Фредди Крюгер заманивал подростков в зыбучие пески их собственных снов, и все они, кроме главной героини, погибали. Фредди Крюгер вроде бы тоже в конце умирал, хотя нельзя было утверждать это с полной уверенностью. Кроме того, после названия фильма стояла римская цифра, и, похоже, картина имела большой успех, из чего Ларри заключил, что человек с лезвиями вместо ногтей вернется. Ларри даже не подозревал, что непрерывно раздававшиеся у него за спиной звуки возвещают конец всему: продолжения сериала не будет, как в скором времени и любых других фильмов вообще.
В соседнем с ним ряду не переставая кашлял человек.
Глава 12
В дальнем углу гостиной стояли дедушкины часы. Всю свою жизнь Фрэнни Голдсмит слышала их размеренное тиканье. Они были символом комнаты, которую она никогда не любила, а в отдельные дни, подобные нынешнему, просто ненавидела.
Ее любимым местом в доме была мастерская отца. Она находилась в сарайчике, соединявшем дом с амбаром. В нее вела маленькая дверь, от силы пяти футов в высоту, почти скрытая старой кухонной плитой. Дверь была совершенно замечательная: крошечная, едва заметная, она чудесным образом напоминала те двери, которые встречаются в сказках и фантастических историях. Когда Фрэнни подросла, ей, как и отцу, приходилось буквально нырять в нее, — мать же посещала мастерскую лишь в случае крайней необходимости. Это была дверь из «Алисы в Стране чудес». Фрэнни придумала игру, которую держала в тайне даже от отца. Она верила, что однажды обнаружит за дверью вовсе не мастерскую Питера Голдсмита, а подземный ход, ведущий ни Страны чудес в Хоббитанию, — низкий, но уютный туннель с земляными сводами, оплетенными мощными корнями. Если стукнешься головой о такой корень, заработаешь здоровенную шишку. В этом туннеле пахнет не сырой землей или отвратительными жуками и червями, а корицей и свежеиспеченными яблочными пирогами. А кончается он где-нибудь далеко в столовой Бэг-Энда, где мистер Бильбо Бэггинс празднует свой сто одиннадцатый день рождения…