Женя обрадовался возможности поговорить о наболевшем в Госдуме и распорядился выделить нам отдельный кабинет. А мне сказал — выбери пару девочек, без них нельзя, потом отпустим их на волю.
Ой, это я люблю — отпускать на волю.
Но как выбрать?
Я решила, что выбирать надо самых востребованных, то есть самых грудастых. Ткнула пальцем в одну в леопардовых стрингах и в другую примерно такую же. И мы удалились в тишину кабинета.
Кабинет был просторен и действительно тих. Нам принесли фрукты и бухло, дамы прибыли своим ходом. Кабинет был похож на номер в очень неплохом отеле, только в подвале, без окон. Женя разместил дев в нише со столиком, прислав им дорогую бутылку и фрукты. А мы разместились на диване с другой бутылкой и продолжили разговор о губернаторских полномочиях в свете всё более эрегировавшей вертикали власти.
Я как-то даже увлеклась беседой, покуда одна из дев, сделав что-то вроде книксена, не подошла ко мне, решив, что я тут главная.
— Пардон, что вмешиваюсь в ваш разговор. А вы пользовать нас будете?
— Девушки, вам заплатят как за работу, а вы отдыхайте, кушайте, расслабляйтесь, у вас сегодня выходной.
— Простите, а вы кем работаете?
— Я журналист.
— А вот представьте себе: вам заказывают статью, вы её пишете, вам платят, но не публикуют. Вы как себя почувствуете?
Чёрт. Чёрт.
Сделала она меня.
Но что ж делать-то.
Ну не ебать же мне её.
— Жень, а давай я пойду, а вы тут как-то… оправдаете…
— Не, давай я рассчитаюсь, и пойдём с кофе договорим.
Так мы и сделали. Отличный вечер пятницы.
Так вот, про запахи. В борделе «Бордо» главный запах был именно этот — что едва угадывался в моём придомовом борделе. Запах смазки. Я не знаю, откуда я это знаю, но я знаю. Вернее, это смесь: латекс, лубриканты, парфюм. Алкогольные пары и табак присутствуют, но не доминируют. И совсем не пахнет телом. Как люди с этим трахаются — загадка для меня. Должно же хоть как-то пахнуть человеком.
Вот ещё в тюрьме не пахнет человеком. Причем ни в какой — ни в русской, ни в заграничной. При этом запах разный.
Русский тюремный дух не спутать ни в чем. Он надолго въедается в кожу и в вещи. Здесь и запах прокисшей баланды, мокрых нечистых тряпок, запах старой засаленности, пыльных бумаг и главное — запах шубы. Не той шубы, которая соболиная, и не той, под которой селёдка, а той, которая покрывает стены камер. Шуба — это такая толстая неровная штукатурка, застывшие каменные лохмотья — чтобы нельзя было ничего написать на стене. Да, но и помыть её тоже нельзя. Об неё рвётся любая тряпка, любая швабра превращается в щепки. Зато к ней прекрасно липнет грязь и пыль, всё это забивается в поры шубы навсегда. Вместе со всеми микробами и грибками. Со всеми палочками Коха. Вот этой дрянью в основном и пахнет, всё остальное — как ветка жимолости в коктейле «Слеза комсомолки».
…Немного отвлекаясь от тюремных запахов, вверну про комсомолку. Есть такая народная песня «Течёт речечка». В классическом приглаженном варианте — казак просит командира отпустить его домой. Но есть каторжный вариант, я люблю его в исполнении Хвоста, Алексея Хвостенко:
Вот казалось бы — причём тут комсомолочка? Конечно, марксизм случайностей не отрицает, опять же, известная песня про дочь прокурора (да хотя б у того же Хвоста в репертуаре), которая тоже наверняка была комсомолочкой, признаёт тягу подрастающей смены коммунисточек к жульманам.
Сюжет известный и древний, как мир: барышня и хулиган, принцесса и свинопас, суеверный красавец из преступного мира и дочь прокурора Нинка. Галина Леонидовна Брежнева и цыганский барон.
Но вот молодой уркан-жульман с комсомолочкой где-то по времени и пространству не совпадают, что-то там топорщится. А топорщится там шансоньеточка. Изначально молодой уркан любит шансоньеточку. Потом это слово стало непонятным, и появилась комсомолочка. А уж вариация с казаком и командиром — это вообще, конечно, песня про балалайку в исполнении народного хора с припевом «тумбалала».