Ну ладно. Пусть косметичка с бульдогом перейдёт моей дочери. А потом внукам на память о бабушке. Но зачем она им? Она и мне-то низачем, просто люблю.
А вот эти все мои бесконечные туфли, шарфики, сумочки?
Отнесут куда-нибудь, потом что-то попадёт на барахолку. Я буду невежлива с тем, кто не понравится мне как новый владелец. Туфли будут ему жать, а шарфик сжимать горло — я такое на себе уже испытывала. Но уж если полюблю, так полюблю.
У меня такое с винтажными серёжками от Шанель. Я их увидела на берлинской блошке, они сказали мне: «Посмотри на нас. А мы на тебя». Начало 60-х, чистая пластмасса. Мне кажется, я хорошо представляю себе их первую хозяйку — ей было лет 35, когда она их купила в Париже, смотавшись туда в отпуск. Невысокая ладная блондинка, примерно 1930 года рождения. Вся жизнь впереди, и Париж был другой, и Берлин был вообще другой. Она их любила, но много не носила — по особым случаям. Когда познакомилась с Жаном, когда вышла замуж за Франца и в первые годы совместной жизни на семейные обеды, потом перешла на некрупные бриллианты.
Дети? Да, двое сыновей, но зачем им старые серьги из пластмассы? Их жёны не таковы, чтобы донашивать за свекровью старую Шанель. А я донашиваю и придумываю себе её жизнь. Или не придумываю. Но мы с ней нравимся друг другу. Когда я путешествую, я люблю брать их с собой. Ты видела Италию? Ога, понятно, тебя не удивишь. А Сибирь? Я так и знала! Посмотри. Это всё правда.
Ещё у меня есть отношения с сахарницей. Это самая красивая вещь в мире. Но это моя тайна, я никому её не показываю. Это моё наследство. Когда умерла моя любимая бабушка, я сказала маме и её брату: мне ничего не нужно, отдайте мне бабушкину сахарницу. Они отдали. Я родилась и выросла, видя эту сахарницу. Она уже тогда была старой и очень облупленной. Серебряная, пузатая, когда-то покрытая розовой эмалью с серыми цветами душистого горошка. Нет ничего красивее этой сахарницы. Она живёт у меня в квартире на Таганке, в потайном месте, её нельзя трогать, она не хочет.
Ещё мне достались бабушкины серёжки, которые я не любила. Ни на ней, ни сейчас, когда они лежат у меня в Берлине вместе с моей Шанелью. В них, конечно, живёт бабушка, но им она не передала того, что было в её крепдешиновых платьях, в шляпках с розами или вишенками. Да даже пустой пузырёк духов «Пани Валевска» принёс бы мне больше бабушки, чем эти две золотые штучки. Думайте о внуках, когда покупаете всякую дорогую фигню.
Вот дрессировщица Наталья Дурова собрала прекрасную коллекцию бриллиантов. Вот певица Людмила Зыкина тоже собрала. И что, и зачем, и куда? Сильно отдалённые родственники, коих, может, они в глаза не видели, годами за них судятся.
А мне бы бабушкино крепдешиновое платье — серое, в сиреневый редкий цветок, да шляпку, да на закат у моря, где к ней подруливает статный красавец в белой капитанской фуражке. И тот самый десерт в алюминиевой креманке из взбитой морской пены со счастьем.
К чёрту бриллианты. Когда я умру, поливайте мои горшёчные растения, вот что. Особенно фиолетовую орхидею. Ну или сразу бошки им сверните, чтоб не мучились.
И ещё меня терзает вопрос. Вот был у бабушки чайный гриб под марлей. Я верю, что чайные грибы все в родстве между собой. Приму в дар чайный гриб, марлю и трёхлитровую банку. В Берлине с этим туго.
Цветок
Школа для дураков
Всё чаще думаю о детстве. Иногда удивляюсь, как мы выжили. А потом смотрю вокруг — и нет. Не удивляюсь.
Любимчик Петра, князь Александр Меньшиков, тоже заценил мои прекрасные Люберцы и начал строить там дворец. Не достроил, его сослали, базар-вокзал, Октябрьская революция. По другой версии, то была Елизавета, дочь Петра. По третьей — Екатерина Вторая. Люберцам всегда было пофиг, кто.
Недавно прочитала очередную версию, откуда у нас такое зашибательское слово взялось — Люберцы. «По итальянской версии имя Люберцы доставили нам как эстафет славяне, бежавшие от ига древних римлян и называвшие себя “либерами”, то есть свободными», пишут популярные люберецкие блогеры. Мы в детстве не были, конечно, такими наглыми. Но мне нравится. Пускай будет от итальянцев. От римлян в смысле.