Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

И если до этого я периодически вспоминала, как боролась за мир, то теперь пора вспомнить, как я боролась против.

Против дела мира, социализма и ненаступательного разоружения я выступила как-то внезапно для себя, но мне понравилось. Начало конца первой трети падения (правда, красиво? если вы вдруг задумались над этой формулировкой, не делайте этого) я встретила в Московском финансовом институте. К тому времени моё сознание было полностью разрушено творчеством Высоцкого и Галича и лицезрением первых клипов Майкла Джексона по видеомагнитофону. До перестройки оставалось совсем чуть-чуть, но кто ж знал, чего нам ждать. Умер Брежнев, умерли Андропов и Черненко, пришёл Горбачёв, и это было грустно — он был молодой. В общем, если б не ушёл в 1991-м, и в 2020-м мог бы нами править — чисто теоретически. Но мы пока ничего не знали про перестройку и привычно боролись за дело мира.

Галича мы знали хорошо. Боролись за дело мира, как положено, как и описал это наш дорогой классик:

О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира

У жене моей спросите, у Даши,
У сестре её спросите, у Клавки,
Ну ни капельки я не был поддавши,
Разве только что — маленько — с поправки!
Я культурно проводил воскресенье,
Я помылся и попарился в баньке,
А к обеду, как сошлась моя семья,
Начались у нас подначки да байки!
Только принял я грамм сто, для почина
(Ну не более чем сто, чтоб я помер!),
Вижу — к дому подъезжает машина,
И гляжу — на ней обкомовский номер!
Ну, я на крылечко — мол, что за гость,
Кого привезли, не чеха ли?!
А там — порученец, чернильный гвоздь,
«Сидай, — говорит, — поехали!»
Ну, ежели зовут меня,
То — майна-вира!
В ДК идёт заутреня
В защиту мира!
И Первый там, и прочие — из области.
Ну, сажусь я порученцу на ноги,
Он — листок мне,
Я и тут не перечу.
«Ознакомься, — говорит, — по дороге
Со своею выдающейся речью!»
Ладно — мыслю — набивай себе цену,
Я ж в зачтениях мастак, слава Богу!
Приезжаем, прохожу я на сцену
И сажусь со всей культурностью сбоку.
Вот моргает мне, гляжу, председатель:
Мол, скажи своё рабочее слово!
Выхожу я
И не дробно, как дятел,
А неспешно говорю и сурово:
«Израильская, — говорю, — военщина
Известна всему свету!
Как мать, — говорю, — и как женщина
Требую их к ответу!
Который год я вдовая,
Всё счастье — мимо,
Но я стоять готовая
За дело мира!
Как мать вам заявляю и как женщина!..»
Тут отвисла у меня, прямо, челюсть,
Ведь бывают же такие промашки! —
Этот сучий сын, пижон-порученец,
Перепутал в суматохе бумажки!
И не знаю — продолжать или кончить.
В зале вроде ни смешочков, ни вою…
Первый тоже, вижу, рожи не корчит,
А кивает мне своей головою!
Ну и дал я тут галопом — по фразам.
(Слава Богу, завсегда всё и то же!)
А как кончил —
Все захлопали разом,
Первый тоже — лично — сдвинул ладоши.
Опосля зазвал в свою вотчину
И сказал при всём окружении:
«Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему!
Очень верно осветил положение!»…

В институте мы тоже всё это уже умели, конечно. Это был Финансовый институт. Собственно, любые рассказы про картошку, сачки, сдачу экзаменов на шару и институтские пьянки сродни дембельским рассказам, то есть похожи один на другой как две капли воды. Когда это всё рассказывают свежачки свежачкам, это понятно и простительно. Потом им надоест, в их жизни случатся новые занимательные события, а ещё через несколько лет они обнаружат, что другое поколение рассказывает точно такие же истории. А друг другу они уже всё рассказали. Самый занудный человек в мире — кто не понял этого годам хотя бы к тридцати пяти.

Поэтому никаких институтских рассказов. Пропущу всё, кроме Жмурика. Жмуриком я назвала своего любимого кота, найденного в младенчестве на помойке в полудохлом состоянии. Зачумлённый котёнок вырос в справного кота, он прожил со мной долгую и счастливую кошачью жизнь. Назван он был Жмуриком по причине своего состояния в момент обретения нами друг друга и в честь морского кота из рассказов писателя Виктора Конецкого, коим я тогда увлекалась. И в какой-то момент моей жизни Жмуриков вдруг стало сразу два. И один из них был вовсе не симпатичный кот.