Ну мы делаем сюжет — в общем, на основе публикации в «Московской правде», — и я подвожусь к сюжету словами: «Московский мэр Юрий Лужков очень любит Чёрное море. А теперь взгляните на отчёт строительного комплекса Москвы…»
Мэрия подала в суд, я удивилась, суд был мэрией выигран, следовало давать опровержение по решению суда. А что я тут опровергну? «Московскую правду»?
Но надо — значит, надо, подчиняюсь решению суда.
Выхожу в эфир, говорю:
— В нашей программе такого-то числа вышел сюжет о работе строительного комплекса Москвы в Аджарии и о том, что Юрий Лужков любит Чёрное море. Согласно решению такого-то суда, мы опровергаем эту информацию: Юрий Лужков не любит Чёрное море.
Надо сказать, однако, что по суду Лужков никогда не требовал денег — только опровержений. Это сейчас суды стараются разорить «инаких» штрафами, а тогда время было душевное, ламповое.
Кстати, самый мой смешной суд состоялся тоже в Москве, Останкинский. Я была гостем прямого эфира, на котором случилась драка: Сергей Полонский vs Александр Лебедев. И я была в гримёрке перед эфиром, когда у них только началась перепалка. Перепалка совершенно нецензурная, но это всё ж Полонский, Лебедев старался сдержаться.
И вот меня вызвали в суд свидетелем. Я выхожу из коридора (а свидетелям нельзя сидеть в зале суда) в центр зала, к свидетельской трибунке, называю свои данные, подтверждаю, что присутствовала. Полный зал народу: интересный был процесс и, опять же, две такие персоны.
Судья, мужчина, спрашивает меня:
— Вы слышали, что сказал Сергей Полонский и что ему ответил Александр Лебедев?
— Слышала.
— Расскажите.
— Не расскажу.
— Вы обязаны ответить суду.
— Если я отвечу, это будет неуважением к суду.
Судья обращается к прокурору и к адвокатам сторон, и все соглашаются с тем, что мне надо огласить мои показания, какую бы лексику они не содержали.
Ну я и оторвалась по полной программе. Потом сложила пальчики и опустила очи долу.
Тут очень красиво встал адвокат Лебедева, Генри Маркович Резник, красиво взмахнул своими красивыми седыми кудрями и своим самым красивым голосом в мире сказал:
— Уважаемая, дорогая Ольга Евгеньевна! От имени адвокатского сообщества — и я уверен, ко мне присоединятся коллеги из прокуратуры и уважаемый суд, — я хотел бы принести вам извинения за то, что вам пришлось сейчас, здесь, в присутствии публики, в зале суда произнести все эти слова, столь вам не свойственные.
Вот тут, конечно, я покраснела.
Борис
Про Бориса Немцова здесь будет много — но не в этой главе, а дальше, она называется «Борис, борись!». Мы были знакомы сто лет, они были очень разными — и он был разный, и я была разная. Мы с ним то симпатизировали друг другу, то не общались, то ссорились, то шли плечом к плечу и делали, что считали важным для страны.
Про него легко писать, он сам был лёгким и открытым. Но невозможно описать всё так, как было, — потому что никакая человеческая память такую жизнь не вместит, да и книга получится — многотомник.
Мы с ним много ходили по судам, особенно по московским, поддерживали обвиняемых по политике. И много ездили по провинциальным судам. Однажды ехали на заседание в какой-то райсуд в Иванове, выехали ночью, заседание было ранним, часов в 8, в городе ещё темно, зима, ухабы. Потерялись в каких-то стройках, и Борис, завидев мужичонку неподалёку, вышел из машины:
— Доброго утра! А где у вас тут суд?
Мужичок всем своим видом выразил недоумение:
— Да везде!
И махнул рукой в сторону кустов.
Мы с Борисом ездили по тюрьмам в 2011–2013 годах, я помогала ему заходить в зоны и беседовать с заключёнными, тогда ещё в особо диких местах это проходило. Он всегда закупал очень много продуктов, старался сделать передачи по максимуму. Удивительно было то, что в основном тюремщики понятия не имели, кто такой Немцов, и пускали его на краткосрочные свидания совершенно спокойно. Главное было — оторваться от хвоста, который обычно пристраивался за нами в областном центре. То есть мы научились объезжать и ездить спокойно.
В этих поездках он мне много рассказывал всяких историй, а я записывала. Потому что задумала книгу. Я обещала Борису, что сначала дам почитать ему, но не успела. Когда он погиб, я села перед компом, открыла рукопись, подумала немного и нажала delete.