Из пермской зоны Алексей и освободился в связи с отменой его первого приговора осенью 2011 года. Погоды стояли прекрасные, мы были счастливы, и казалось, что это навсегда, хотя оба понимали, что впереди ещё суды и, возможно, новые тюрьмы. Но мы прошли уже все, как казалось, испытания, всё плохое осталось в прошлом, мы доверяем друг другу и вместе, конечно, до гробовой доски.
На этом месте наверху снова кто-то расхохотался, но я была занята кисуней. Это был неизвестного пола кошачий младенец двух недель от роду, глазки только открылись. Двоих котят родила тюремная кошка тяжёлой судьбы, ей всё никак не удавалось родить: то её, беременную, ударит в живот сапогом проходящий мимо в плохом настроение летёха, то пойдёт на улицу пописать да и примёрзнет — тёплой водой отливали. А тут таки родила двух задохликов, и одного нам по секрету вынесли. Я бы и двоих взяла, но заключённые рассудили, что не выживет отданный котёнок.
Довезла его до Перми за пазухой, притащили к ветеринарам, те сказали — ну и ну. Блохи, глисты, весь набор, вряд ли справитесь, а вот вам также искусственное кошачье молоко. И да, она девочка у вас, похоже. Назвала сама — Чуйкой, очень мне это слово в тюрьме понравилось. Чуйка выжила, показала характер и взяла на воспитание двух моих взрослых собак, пинчеров.
А мы с Алексеем по самую шейку окунулись в водоворот новых судов и в битву за свободу. Близился декабрь 2011 года. Я была наблюдателем на выборах, мы с Алексеем везде ходили вместе. Он увлечённо осваивал соцсети, прежде всего Фейсбук, который стал массовым уже после его посадки, изучал новые гаджеты и вник во всё очень быстро. Впрочем, статьи о гаджетах и огромные распечатки знаковых постов и дискуссий в ФБ я ему просто распечатывала и привозила на бумаге в зоны.
Сразу после выборов я улетела в Пермь по делам «Руси Сидящей» и наблюдала происходящее в Москве на Чистых прудах — первый массовый протестный выход, арест Навального и Яшина на 15 суток — по соцсетям. Вернулась на другой день, когда в Москву уже были введены внутренние войска.
Следующий митинг назначили на 10 декабря на Болотной площади.
— Алексей, нам с тобой туда нельзя. У тебя подписка и новый суд.
— Согласен.
Но через час мы уже были на Болотной. А через две недели я вместе с Василием Уткиным вела митинг на Сахарова. Потом были ещё митинги, белые шарики и ленточки, снимался докфильм «Зима уходи!», эдакий праздник непослушания.
Думаю, что есть дата окончания этого праздника, но тогда её мало кто заметил. Третьего марта 2012 года были арестованы участницы группы «Pussy Riot». Их последняя перед арестом акция в храме Христа Спасителя прошла меньше чем за неделю до календарного окончания зимы. Тогда казалось: ну нет, ну не может же такого быть, ну не всерьёз же всё это — посадить трёх девушек, у двух из которых есть малые дети, на какой-то там срок. Сейчас подержат немного, впаяют административку, как обычно, и отпустят.
Но за нас за всех взялись всерьёз. И раскручивающееся дело «Пусей» было отчётливым сигналом к атаке по всем фронтам: на ментовском фронте, на пропагандистском, на политическом.
Через неделю после «Пусей» снова арестовали и посадили моего мужа, ему снова дали срок всё по тому же делу, и никто особо не скрывал, что новый срок — это уже лично мне. Впрочем, через год и два месяца я опять добьюсь отмены приговора и его уже окончательно отпустят. Но кто ж тогда мог знать, что будет дальше. И ещё дальше.
Всё это выглядело весенней реакцией на зимний протест. Было как-то не с руки думать в банальных образах типа «зимой была оттепель, а по весне начались заморозки». Как мы не любим мыслить банально, как мы любим мыслить оригинально. Даже если происходит то, что происходило не раз. Так ведь это с бабушками-дедушками происходило, с мамами-папами, а с нами такого быть не может, мы до фига какие умные. Ога, пока бабушкой не станешь и не начнёшь на это смотреть с безысходностью, достигнутой опытом.
Я пишу здесь это в идеальном состоянии: я всё ещё дура, но уже начала понимать это. Понятно, что когда я достигну кондиции, когда со мной можно будет всерьёз говорить о добре и зле, я смогу общаться только с теми, кто тоже уже этого достиг в силу долгожительства. Я при этом убеждена, что той же мудростью обладают бунтующие подростки в пубертате, покуда ищут истину и смысл (понимая, что это разное). А потом они начинают взрослеть и умнеть (как им кажется), а на самом деле глупеть и терять нерв. Но между подростками и теми, кто впадает в подростковую мудрость в силу избавления от шор — пропасть, этим поколениям не найти друг друга, если только по счастью и случайности бабушка, пришедшая в себя, не встретилась с внуком, который ещё не успел из себя выйти.