Про такс у меня случилась моя первая в жизни шутка на немецком, которого я вообще никак не знала, принимая решение переезжать в Берлин. Поэтому сразу же была найдена училка немецкого Тата. Тата была обнаружена не мной и не просто так.
Моя ближайшая московская подруга Ира, которая родилась и выросла в Германии и каждый день работает на немецком, занялась проблемой моей коммуникации на языке Шиллера и Гёте.
— Оль, я знаю одну очень хорошую учительницу немецкого в Берлине. Но ты должна понимать — она строгая. По прозвищу Тата-зверь.
Я как-то напряглась.
— Зато она любит собак и кошек. Посмотри её Фейсбук.
Тогда ладно. Договоримся.
И вот мы сидим с Татой в её дворике в Кройцберге, причём я сижу в мотоциклетном шлеме: стоит солнечный октябрь, мы сидим под каштаном и с него периодически срываются крупные орехи. Чему страшно радуются два её довольно крупных — нет, просто очень крупных — пса, Хасан и Мордехай по прозвищу Полторы таксы.
Я как-то спросила Тату:
— А ничего, что они с человечьими именами? Здесь же в Кройцберге каждый второй — Хасан.
— Не, нормально, это Берлин, детка. Мы как-то гуляли, и я звала Хасана. Обернулась девушка и весело сказала: «О, так моего бывшего зовут!»
Хасан и Мордехай ловили каштаны, отскакивающие от моего мотоциклетного шлема, и приносили мне их снова — кидай же, хорошо получается. Приоткрывали здоровенные пасти, выталкивая языком в ладонь свою добычу.
— Тата, а как будет по-немецки «такса»?
— Dackel.
— Нет, это у тебя не дакель. Это — птеродакель.
Тата фыркнула и сказала:
— Хорошо. Тебе удалась твоя первая шутка.
Но таких здоровенных такс в Берлине всё же не очень много. Я подружилась с маленькими таксами Зямой и Вирголой, но моей главной подружкой стала берлинская такса Зинка — женщина нелёгкой судьбы.
Сколько ей лет и какую она прожила жизнь до встречи со своей хозяйкой Любой Камыриной, никому не известно. Она была обменена в подмосковной электричке на бутылку водки: кому-то стало жалко собачку, грязную и тощую, которая сопровождала компанию недобрых алкашей, и они легко согласились её отдать.
К Любе она попала на передержку, на несколько дней. Кусалась и быковала. Но разверзлись небеса, оттуда выглянул весёлый Купидон для животных, прицелился и пустил стрелу в Зинкино сердце. И в Любу попал.
В Москве Люба работала на телевидении, получала награды, снимала фильмы, а после 2014 года и большого разлома, когда друзья и родственники переставали общаться друг с другом по украинскому, например, вопросу, плюнула на всё, взяла Зину и уехала в Берлин.
И теперь у меня есть лучшее лекарство от депрессий: надо прийти в квартиру на Бисмаркштрассе, за окнами которой маленький садик с единственной странной яблоней и малюсенькими, но ярко-красными яблоками, лечь на диван и сказать голосом умирающего лебедя: «Зиииинаааа…» И тебя накрывает волна любви, собачьего тепла и влажных поцелуев.
Наблюдение за таксами сподвигло меня к философским мыслям вселенско-практического масштаба. Не так ли и люди устроены? Зачем маленькая собачка пытается трахнуть вашу ногу? Причем гендер собачки значения не имеет. А затем, что она пытается установить с вами отношения. Доминировать. Как в тюрьме: я трахнул твою ногу, я сильнее.
Алё, гараж, это только моя нога, я просто позволяю себе веселиться, глядя на смешного тебя. Сейчас я её подниму и цыкну на тебя, и твой позор останется с тобой.
Кстати, я сейчас совсем не про собачек. Мне кажется, что иногда некоторые люди пытаются доминировать над нами, трахая принадлежащие нам объекты. Ладно, не будем возвращаться к предыдущей главе, но вот здесь моё мнение о происшествии дано более выпукло.
Вернёмся к друзьям человека.
Одним из моих первых немецких слов стало слово «енот» — Waschbär. Потому что он у меня завёлся. Стояло первое аномально жаркое лето в Берлине (а других я пока не застала), и многие животные (и уж точно многие люди) маленько рехнулись. И однажды на балконе своей первой квартиры в Вильмерсдорфе — между прочим, на восьмом этаже — я обнаружила енота, который, как мне поначалу показалось, интересовался моими высаженными цветочками. Я умилилась, а енот взмахнул своим довольно облезлым хвостом и нырнул куда-то вниз, на этаж ниже. Но зря я умилялась. Енот ко мне повадился, и цветочки его вовсе не интересовали.
Следующим жарким летним утром я распахнула балконную дверь и обомлела. Сначала мне показалось, что выпал снег и меня замело сугробами. Но нет. На моем балконе стояли два кресла — енот вспорол обивку, вытащил весь поролон и перетёр его в мелкую крошку. Ну да — полоскун. Это, конечно, было уже хулиганство, к тому же кресла не мои, хозяйские.