Максуд развел руками.
— А чего ты еще хотел? Упреков, угроз, уговоров? Этого не будет. Просто взгляни на них, — он указал на маленьких зрителей, — и подумай, какое будущее они заслужили. Темное, холодное и враждебное, как твоя жизнь, или какое-то иное. Выбор за тобой.
И, прежде чем скрыться за обелиском, Максуд улыбнулся краем губ. Рик не стал преследовать его и обходить обелиск кругом. Рик знал: все это — проекция, искусно воссозданная картинка из коллектвной памяти, унаследованной от далеких предков.
— И что дальше? — крикнул он детям. — Будете ждать, когда я освобожу вас?
Молчание. Тишина.
— А если я не хочу? А вдруг я не тот, на кого следует рассчитывать?
Никакого ответа.
— Я могу найти десятки причин не делать этого. И буду прав. Слышите? — он сам с трудом верил в то, что говорит.
На внутренний дворик быстро спускалась ночь. Зажигались первые звезды. Небо наливалось глубоким ультрамарином.
Он вслушивался в тишину. Постепенно внутри нарастало сладкое, ноющее чувство. Кровь медленно закипала в жилах, на языке налипло что-то вязкое, возникло тягучее ощущение, похожее на жажду. Она ширилась, занимая собой все мысли. Вдруг он понял, что дети не нуждаются в свободе.
Дети рождаются свободными.
Это он находится в клетке и смотрит на открытую дверцу. Все, что требуется — выйти наружу. Бежавший некогда из крепости Коммуны, Рик только сейчас понял, что так и не покинул свою внутреннюю башню и по-прежнему остается узником в опустевшей цитадели.
Он заплакал, вцепившись ладонями в лицо. Слезы текли, как обжигающие потоки лавы. Потом, отняв руки, он увидел неподалеку колокол, подвешенный под аркой. Дети исчезли. Над храмом мерцала мириадами звезд ночь. Он постоял еще немного, любуясь звездным покрывалом, ведь время больше не имело значения. А потом подошел к колоколу, провел рукой по литому металлу, чувствуя подушками пальцев каждую щербину, каждую выпуклость. Неподалеку лежал молот. Рик поднял его, взвесил в руке, приноравливаясь к тяжести. Прицелился. Все его существо ликовало. Хотелось кричать от счастья. Слезы мгновенно высохли, он замахнулся и по ширкой дуге нанес удар.
Колокол заговорил.
Низкий звук всколыхнул все внутри, и тело с готовностью откликнулось на этот призыв. Рик со стуком уронил молот. Внутри рождалось что-то, как цветок в распускающемся бутоне.
Он запел.
Он не знал мелодию, не знал слов, но это было неважно, потому что песня рождалась на ходу. Это была песнь его жизни — о прошлом, настоящем и будущем. О друзьях, врагах, обо всем, что он испытал или пережил. Он пел и наблюдал за тем, как гаснут звезды. Словно свечи, задуваемые ветром. Одна за другой. Вскоре мир поглотила Тьма.
Тьма изначальная.
29. «初»
Он открыл глаза. Что-то пронзительно-голубое плавало прямо перед носом. Небо? Нет. Он тронул это рукой и понял, что лежит на нем. Потом вспомнил про овальный зал и дорожку, про белый шар и детей. Рик резко поднялся.
Он находился в туннеле, по центру которого тянулась Хорда. Туман исчез, открывая вид на часть овального зала. Там, внутри, что-то происходило. Казалось, из пола прорастают белесые деревья. Деревья выпускали ветви, которые сливались и выпускали новые ветви, и так без конца. Там были дети, и теперь они смеялись и играли. Сфера по-прежнему мерцала посередине, выпростав из себя что-то вроде тонких канатов, которые протянулись во все части этого пространства.
В туннеле стояла Аврора.
Рик бросился к сестре, но, не добежав до нее совсем чуть-чуть, со всего маху ударился о невидимую преграду. Вскрикнув не столько от боли, сколько от неожиданности, он предпринял вторую атаку. Безуспешно. Он вновь и вновь бросался на невидимый барьер, а Аврора молча наблюдала за безуспешными попытками.
— Аврора! Что происходит? Ты слышишь меня? — кричал он, барабаня кулаками по твердому воздуху.
— Не надо, Рик, — сказала девочка. — Тут ничего не сделаешь.
Он замер, открыв рот.
— Как ничего? — до него постепено доходил смысл сказанного. И страшная догадка. — Почему? Что это значит?
Он истошно заорал, давая выход всей ярости и эмоциям, скопившимся за долгие часы. Когда вспышка угасла, он спросил:
— Аврора, что все это значит? Ты понимаешь?
Сестра с готовностью кивнула.
— Я как раз хотела тебе объяснить. Мы улетаем.
Рик минуту хлопал глазами, осознавая услышанное. Колени подогнулись, он беспомощно заскреб ногтями по барьеру, не в силах дотянуться до сестры.
— Не переживай, братик. В этом нет ничего страшного. Мы не можем иначе.