— Это напоминает кокон, в какой заворачиваются насекомые перед зимовкой или превращением в… имаго. Это похоже на пух от дерева, какой разносится по полям, чтобы унести с собой семя и попасть в благодатную почву. Это слишком знакомо и универсально, чтобы можно было точно определить его природу.
— Вздор, — сказал Париж. — Оно может быть опасно. Нам неизвестно, что там, внутри. Вдруг там враждебная форма жизни?
Вопрос влетел в зал и принялся плавать там, как клубы дыма от костра.
— Возможны разные варианты, — осторожно предположил Вонг. — А вы как думаете, господин канцлер?
Като насупился, оглаживая подбородок.
— Возможно все, — выдал он. — Нужно учитывать все сценарии и быть готовыми.
Париж согласно закивал.
— Именно, господин канцлер. Когда мы завершим стабилизацию цитаделей, следует предпринять туда экспедицию, хорошо вооруженную, чтобы…
— «Мы завершим»? — переспросил Като, удивленно вскинув брови. — Вы действительно полагаете, что контролируете процесс трансформации?
— В этом нет сомнений, — засмеялся Париж. — Мы же говорили с вами накануне…
— О чем?
— Ну, — протянул Париж, усиленно гримасничая. — Как раз об этом. Разве вы не помните? Мы же обсуждали этот вопрос и пришли к пониманию…
— Я ничего такого не помню, — категорично покачал головой канцлер. — Вы помните что-нибудь подобное, Вонг?
Сановник тоже покачал головой:
— Я бы обязательно подтвердил, но, увы, нет.
— Вероятно, вы заблуждаетесь, господин Председатель.
Повисала пауза. Париж с отрытым ртом уставился на Като. Тот — на Парижа. Казалось, глухой пытается говорить с немым. Като первым нарушил молчание.
— Рик Омикрон заявил, что стыковка башен-кораблей в единый комплекс — часть автоматической программы «Иерихон».
— Но вы же не хотите сказать, что верите ему? Это глупость, — неуверенно захихикал Париж.
Лицо канцлера оставалось непроницаемым. Смех Парижа быстро захлебнулся в гнетущем молчании остальных членов Правительства.
— Как раз наоборот, — медленно проговорил Като. — Именно эта версия кажется самой разумной. Наши мастера-техники подтверждают, что не могут контролировать полет Наднебесной, а человек с генетическим ключом до сих пор не найден. Все, что происходило с Башней мира и другими башнями за последнее время, нам неподвластно.
— Ну что ж, — Париж закашлялся, — кхм, в таком случае, полагаю…
— Меня беспокоит другое, — сказал Като.
Маленький канцлер встал и осмотрел членов Правительства, поочередно одного за другим. — Поправьте меня, если ошибаюсь, но похоже, что вы намеренно держали народ Термополиса в неведении относительно происходящего с башней.
Париж побледнел на глазах.
— Более того, — продолжал Като тем же ровным голосом. — Вы не просто умалчивали о происходящем, а ввели граждан своей башни в заблуждение.
Като вопросительно взглянул на Парижа.
— Я… — пробормотал тот. — Вы… То есть… Это какая-то ошибка! Вы, вероятно, неправильно что-то поняли, и, думаю, мы исправим это недоразумение.
— И что же я понял неправильно?
— Ну, — Париж сглотнул. — Мы никогда специально не лгали нашему народу, потому что главной заботой является процветание и безопасность обычных людей. Иногда в целях безопасности мы не сообщаем гражданам всю информацию, потому что это может вызвать волнения, а значит подорвать правопорядок.
Секунду-другую канцлер критически смотрел в зал.
— У меня есть информация, что вы держали сектора собственной башни в бессрочной блокаде, жестко контролируя каждый шаг и правила поведения живших там людей. Вы будете это отрицать?
— Этого требовала их безопасность! — возразил Париж. — Все делалось ради их же блага.
— Ах, конечно же, — улыбнулся Като. — Благо. Ради блага людей их морозили, не давали пищи, не позволяли использовать генераторы энергии, исправные и готовые к работе. Ради их блага устраивали ристалища и междоусобные войны. Ради их блага не говорили правду о ситуации в башне и внешнем мире. Все ради их блага. Потребовалось нечто экстраординарное, отчаянный поступок одного человека, кардинально изменивший жизнь сотен тысяч людей в лучшую сторону. Будь по-вашему, вы бы до сих пор царствовали в своем Эпсилоне на верху пищевой и социальной пирамиды.
— Господин канцлер, — в голосе Парижа зазвенели металлические нотки, — кажется, вы забываетесь. Несмотря на наш союз, вынужден напомнить вам, что республика Термополиса — это суверенное независимое государство со своей внутренней политикой, не обязанное ни перед кем отчитываться. И мы не позволим разводить тут голословные домыслы, порочащие репутацию Правительства.