При виде тускло блеснувшего лезвия нечисть вздрогнула. Дернулась, но пересилила себя. Протянула мне испачканные землей ладони. Слишком она покладиста. Подозрительно? Еще как!
— Ты знаешь, — тихо сказала я, — что будет, если ты обманешь?
Она не дрогнула, бросила почти равнодушно:
— Убьешь.
Такая цена ее устраивала.
— Нет, — я медленно покачала головой.
И без предупреждения метнула скальпель поверх ее головы. Эринг — умничка мой! — даже не пикнул. А скоге совсем по-человечески прижала руку к груди. Я бы сказала «к сердцу», вот только у лесной нечисти эта немаловажная анатомическая деталь отсутствовала. Впрочем, теперь скоге куда сильнее походила на человека: у глаз пролегла сеточка морщин, рыжие косы поблекли, в них инеем проступила седина, гибкая фигура слегка оплыла. Теперь ей никто не дал бы меньше сорока.
— Ты-ы-ы! — прошипела скоге.
Хотя нет, уже обычная женщина. И нет ничего страшнее для нечисти, чем оказаться в человеческом теле на долгие-долгие годы. А «холодное железо» — самый простой способ ее в этом облике запереть.
— Да-да, — поддакнула я, обходя ее. — Я самым бесчестным образом не дала себя убить.
Эринг таки не выдержал, ругнулся. Я оглянулась на него через плечо, скорчила «строгую» мину. Он прикусил губу и нехотя кивнул. Даже руку от табельного оружия убрал! Мол, доверяет мне всецело. Умилительно.
Только отвлекаться не стоит. Теперь она не так опасна — ни когтей, ни острых зубов, ни лесной магии. Но и «по-человечески» схлопотать дубинкой по макушке тоже не хочется. Вдруг она очеловечилась настолько, что додумается до подручных средств?
— Откуда ты узнала? — спросила скоге глухо.
Я удержалась от лекции о преимуществах хорошего образования. Сказала только:
— Я многое знаю. А теперь — руку!
Наклонилась и подняла скальпель. Ну что, сыграем?..
Я полоснула по подставленной руке. Скоге прошипела что-то нечленораздельное, но броситься не пыталась.
Теперь моя очередь. Легкое прикосновение — не глубже эпидермиса — и на коже густо проступила кровь. Надо было хоть перекись прихватить.
А, к Хель. Кому суждено утонуть — от гангрены не умрет. Я хмыкнула (это, определенно, нервное), опустилась на корточки и прижала окровавленную ладонь к ладони скоге. Прикрыла глаза и принялась старательно вспоминать.
Дом господина Магнуса. Он сам — такой спокойный, такой самоуверенный. Блеск бриллиантина в волосах. Аккуратные усики. Темные наглые глаза. Сладковатый запах лосьона. Родинка на шее.
— Вижу, — прошелестела скоге и сжала мои пальцы так, что я чуть не взвыла.
Я с некоторым трудом разомкнула веки и, кряхтя, поднялась на ноги. М-да, даром такие фокусы не проходят.
Скоге так же медленно встала. Взгляд глаза в глаза.
— Отпустишь? — в ее тихом голосе усталость и напряжение.
— Отпущу, — пообещала я легко, стараясь не слишком явно шмыгать носом. Похоже, простуды уже не избежать. — Только сначала закончим похороны.
— Ни к чему, — отмахнулась она. — Месть успокоит сестер.
Я подумала и кивнула. Аккуратно пристроила на куче листьев коробочку с прахом. Отступила на шаг. Скоге наблюдала за мной, склонив голову к плечу.
— Повернись, — попросила я мрачно. Чтобы снять чары, нужно вновь перекинуть через ее голову скальпель, только уже со спины.
Она молча повиновалась. Еще один бросок — и вновь перед нами хозяйка леса, а не ее жалкая смертная оболочка.
— Карррр! — вдруг разорвал напряженную тишину птичий крик. — Кар! Карррр!
Над нами вились вороны. Хотелось бежать, забиться в гущу леса, зарыться в землю.
Я прикусила губу. Опять? Я попятилась и чуть не упала на скользкой от дождя траве, краем глаза наблюдая за Эрингом. Он уже не скрываясь целился в скоге.
Она не пыталась нападать: запела тихонько, прикрыв глаза. Странная песня — без слов, всего лишь тихий напев. Как шелест дождя в ноябре, как свист ветра, как…
Я мотнула головой, с трудом избавляясь от наваждения. С силой растерла виски и, стараясь не привлекать внимания, отступила к Эрингу. Он выдохнул, когда я встала рядом. Обнял, притянул к себе, набросил на плечи пальто.
К скоге ручейками стекался туман. Ластился, терся об ноги, тихонько мурлыкал в такт песне. Деревья сплелись ветвями, а вокруг вились тени — тонкие девичьи силуэты, оскаленные звериные пасти, черепа. Брр!
Эринг прижал меня покрепче и напрягся, но с места не сдвинулся. Он прав: сейчас уходить нельзя. Это ведь чистые инстинкты: бежит — значит слаб.
— Не смотри, — шепнула я.
Он прижался подбородком к моей макушке и пообещал тихонько: