- Не знаю, я не успел проверить, - пожал плечами Луций.
Светильник раба выхватывал из темноты только его затылок и кривые ряды старой, накрытой тряпками мебели, между которыми он ловко лавировал.
Это была просто дверь. Просто обыкновенная дверь, которая наверняка вела в другое помещение подвала, куда сын даже не заглядывал.
Самоубеждение, обычно такое эффективное, сейчас не приносило ей никакого облегчения.
Светильник Луция выхватил из темноты толстую деревянную дверь в грубой каменной кладке. Самая обыкновенная дверь, но сейчас даже она выглядела угрожающе. Луций нажал на ручку и слегка толкнул ее плечом, но она не поддавалась. Замок был закрыт.
- Эбурий? – тихо позвал Луций, и раб понял его без слов, доставая из поясной сумки набор отмычек. Он все предусмотрел. Словно точно знал, что они здесь найдут.
С замирающим сердцем Атия наблюдала, как Эбурий возится с замком, и молилась только об одном – чтобы у него не вышло. Чтобы оказалось, что замок сломан настолько давно, что в эту секцию подвала доступа не было даже у Гортензия. Чтобы там больше ничего не обнаружилось.
Мольбы снова не помогли. Замок щелкнул. Победно улыбнувшись, Эбурий нажал на ручку. Дверь распахнулась, открывая их взорам темный узкий коридор, в конце которого виднелся слабый свет.
- Атия, - Луций взял ее руку в свою и, смотря ей прямо в глаза, сказал, - Если что-то пойдет не так – беги.
Она слышала его, и не слышала одновременно. В голове билась только одна мысль.
Она должна была убедиться в том, что ее подозрения были беспочвенными. Больше ничего не имело значения сейчас – и, вырвав свою ладонь из ладони Луция, она побежала.
Оставив позади все – мужа, раба, всю свою прошлую жизнь, - она бежала вперед не разбирая дороги перед собой.
- Атия, стой! – крик Луция доносился до нее словно сквозь толщу воды.
Впереди брезжил свет факелов и виднелись стертые ступени, ведущие вверх.
- Атия! Атия, подожди! – надрывался Луций, но она его не слышала.
По ступеням. Наверх. Навстречу или безбрежному облегчению – или леденящей сердце правде.
Последняя ступенька осталась позади – и она замерла, не в силах пошевелиться.
Луций был прав. Луций все это время был прав.
Наверху была просторная комната. Единственным источником света в ней был закрепленный под потолком слабый светильник, но и этого хватило для того, чтобы подкатывающая к горлу тошнота вернулась.
Мозаичный пол то тут, то там был покрыт бурыми разводами, которые совершенно точно не были вином. Из стен торчали металлические, подернутые ржавчиной, кольца непонятного назначения, под ними валялись несколько пар кандалов, на которых были отчетливо видны следы свежей крови.
На противоположной стене, - стене, что выходила к спальне Скрибонии, - виднелись неразборчивые царапины.
Пока Атия, словно в трансе, шла через комнату, они постепенно приобретали очертания.
До тех пор, пока не превратились в угловатые слова, выцарапанные прямо на кирпичах.
Атия не хотела даже смотреть в их сторону, но взгляд все равно скользил вниз – и она не могла его остановить.
Крупные буквы сверху равнодушно гласили:
Я не смог его остановить... М. Эмилий Лепид.
Чуть ниже…
Сердце Атии замерло.
Не узнать этот почерк, пусть и в таком виде, у нее не было ни малейшего шанса.
Боги…
Марк, прости меня. И ты, римский народ, прости. Я никогда этого не хотел. Г. Юлий Цезарь.
Дядя Гай…
…
- АТИЯ! – крик мужа с трудом пробился сквозь плотную толщу воды, что отгородила ее от мира вокруг. Спустя несколько мгновений его руки обвились вокруг ее плеч.
Это уже не имело никакого значения.
Мир Атии Бальбы Цезонии рухнул в одночасье.
Она вырастила чудовище.
[1] Марк Порций Катон Младший. Меметичный персонаж, который очень любил выпить.
[2] Еще более меметичный персонаж, Марк Кальпурний Бибул, второй консул 59 г. до н.э., коллега Цезаря. Как минимум под конец жизни бухал как не в себя.
Виновник катастрофы (Гай Цезарь II)
“Ну и натворил же ты дел. Даже не знаю, как все это теперь разгребать.” – высокий, холодный голос удивительным образом дополнял лживую до последней капли улыбку.
“Октавий, ты…” – резкий удар в живот выбил воздух из легких, заставляя заткнуться. Ноги на мгновение потеряли опору, и боль прострелила от плеч до кистей задранных наверх связанных рук.
Октавий цокнул языком, лживая улыбка на его лице теперь больше напоминала оскал.
“Я бы на твоем месте следил за словами. Мое имя – Император Цезарь Август, и тебе лучше бы это запомнить.“
Кривая усмешка – и на разбитой губе треснула тонкая корка. Рот снова наполнился вкусом крови.
“Ты так в этом уверен?” – ярость клокотала внутри, но не находила ни одного достойного выхода, - “Я жив. Мое завещание было вскрыто неправомерно. Дальше сам продолжишь логическую цепочку, или тебе помочь?”
“Пока.” – цепкий взгляд ледяных глаз впивался прямо в душу, - “Пока жив. И, мне кажется, ты так и не понял. Ты жив только пока это нужно мне”.
Его шаги раздавались в абсолютной тишине подобно раскатам грома.
Мир вокруг был мертв. Он не знал, откуда ему это известно, не мог сказать, куда и зачем идет, с какой-то отстраненностью отмечал, что не может вспомнить даже своего имени. Единственным, что он совершенно точно знал в этот момент, было то, что мир вокруг был мертв.
И этого было достаточно.
“Неужели ты думал, что я так просто позволю тебе отобрать у меня все?” – в высоком голосе звучал глубочайший скепсис, - “Мое положение, мою должность, мое…” – смешок прозвучал зловеще, - “Ты же знаешь это. Знаешь, что я всем обязан этому имени. Думаешь, я позволю тебе так просто отобрать у меня его и снова сделать меня сыном какого-то жалкого претора?”
Маски были сброшены, скрывать больше было нечего – и наконец-то Октавий говорил правду.
“Крысеныш…”
Он шел вперед. По пустынным мощеным улицам, мимо хорошо знакомых и одновременно с этим совершенно чужих зданий. По знакомому маршруту, который он не смог бы вспомнить сейчас и под страхом смерти.
Глаза застилал плотный туман, - и он же заволакивал сознание.
“Ты рехнулся? Я не буду этого говорить!” – ничем не прикрытый шок читался в широко раскрытых глазах.
Короткий кивок – и германец-гладиатор с кровожадной улыбкой сделал несколько шагов в его направлении. Он едва понимал латынь – и это делало его прекрасным орудием для всего, что было на уме у его хозяина.
Окровавленная ухмылка застыла на губах. Взгляд впился в ледяные серые глаза:
“Если ты хочешь, чтобы я хоть что-то когда-то сказал, ты возьмешь своего пса на привязь. У меня аневризма головного мозга, я могу умереть в любой момент.”
Он шел вперед. Шел вперед, потому что не знал, как остановиться. Не помнил, как повернуть назад. Казалось, что когда-то очень давно, в другой жизни, ему было хорошо известно, как это делается, но затем он основательно забыл.
“Я слышал, твоя жена скоро возвращается в Город…” – злорадный триумф сочился из каждого слова, что слетало с губ Октавия.
Холодные мурашки бежали по ледяной спине.
“При чем тут она?!” – голос срывался на крик.
“Она точно ничего не заподозрит, если приемный сын ее трагически погибшего мужа позовет ее к себе в гости” – продолжал Октавий, - “Я, пожалуй, даже разрешу тебе быть с ней в ее последние моменты. Я же не зверь какой-то.”
Сердце замерло, пропуская несколько ударов. Шок. Непонимание. Отрицание.