Следователь (кивая): — Черная месса…
Стоменов: — А это вы, Сергей Дмитрич, как угодно называйте, хрен редьки не слаще. Знаете, не завидую я бабам тем, которые с Оленькой познакомились. Ладно, если померла просто. А как если нет? Это ж муки нечеловеческие…
Но дальше, Сергей Дмитрич, вы никак не угадаете, чему ее Никола наш науськал. Или скумекаете?
Следователь: — Мм-м…
Стоменов: — «Ты, — говорит Никола, — землицы положи, как обычно, сразу в полную луну, куклу изготовь и ладанку мою зажги. Дальше все само собой исполнится». Вот и вся арифметика.
Следователь: — Андрей Николаевич, растолкуйте непутевому, что за петрушка такая это — с могилами, с землей, с мертвыми… Почему Смертная Сила? Разве сила жизни слабже будет? Неубедительно как-то…
Стоменов: — В Китае одна старуха образовала тайное женское общество, занимающееся околдованием мужчин. Ночью они отправлялись на кладбище, отыскивая могилу молодого человека, оставшегося целомудренным до самой своей смерти. Откопав могилу, женщины извлекали оттуда несколько костей, после чего носили их с собой или прятали в укромном месте. И если кто-то из мужей в чем-то не угодил им, они особо отмечают на кости время рождения его, а саму кость зарывают или в море бросают. И становится с течением времени этот муж сумасшедшим. Или он тяжело заболевает, что ведет за собой неминуемую смерть. У приречников Обских другое поверье было: подложишь в гроб к умершему клок одежды или волос обидчика своего — и умрет он скоро, заберет его покойничек с собой. Торжество в смерти заключено неодолимое, неотвратное. Если ты дом свой покинешь, который сам срубил, поставил, обжил, своим духом пропитал, — пройдет тридцать лет, и не останется в месте том ни крупицы духа твоего. А захоронишь человечка случайного, неведомого — и пятьсот лет пройдет, а земля дух его смертный хранить будет, силу Магу дать сможет… Вот так, Сергей Дмитрич, выходит. Умеючи челобитную смерти бьешь — чудеса творить сможешь, жизнь лучше узнаешь, краше будешь. Неумеючи возьмешься — иль ум потеряешь, иль Смерть примешь, которой невежно кланяться вздумал. Бывает и так — не ведают люди, а преклоняются, и дается им сполна. Приходят другие на то же место, не преклоняются — и звезды содрогаются, видя, как мир их рушится…
Следователь: — Чего ты, Андрей Николаевич, загадками заговорил, не пойму я тебя?..
Стоменов: — Загадки, Сергей Дмитрич, ты в Москве у себя разгадывай. Чаша вами будет горькая испита — заговорите вы плохо о мертвых, а могилы в доме своем оставите… Я об Ульянове вашем говорю да о смертных, в стены замурованных. Случайна сила ваша, потому что Знания не имеете, но и ее потеряете, потому что оплюете могилы, но рядом их оставите. Худо из речки пить, в которой врага своего утопил. Ты думаешь, Сергей Дмитрич, люди в мавзолей этот рвутся, чтобы на Ульянова вашего посмотреть? Медом там, что ли, намазано? Нее-е-т, голубчик, это они Силу почуять приходят! Великая Сила там есть… Мертвое всегда величественно, вспомните пирамиды Египетские, живое — преходяще, скоротечно, случайно. Как вы, как я, как птицы и звери вокруг… А ты попомни — оплюют вашего Ульянова, и придут в ваши дома беды великие. Забыли мудрость народную: «О мертвых или хорошо, или ничего» — так вам кровью сие отхаркнется.
Следователь: — Ты, Андрей Николаич, не чревовещай: девчонку сгубил, а нас тут поучаешь…
Стоменов: — А ты не мешай, не мешай все вместе. Человека извести — дело пустяшное, ненаказуемое, а вот смерть его не уважишь — заплачется слезами горькими и на этом свете, и на том. Пришел немец в дом твой — ты его убил, и лад с ним, но если слова доброго сказать могилке его не сможешь — так и не хорони его рядом с собой, а где-нибудь далеко-далеко, где нога твоя больше не ступит. А то, что лисы по кладбищам шмыгают спокойно, медведи бродят — так не удивляйся, в звере зла нет, они как дети малые… Никола со зверьем, как я с тобой сейчас говорю, говорить мог, но не словом — Силою своей. Той Силою, что я мужиков на подмогу позвал, рта не раскрыв, — и услышали. Запомни, Сергей Дмитрич, отхаркнется. До конца века нынешнего почем зря рвать друг друга будете.