Все эти события при царском дворе вселяли в сторонников древлего благочестия определённые надежды, и Аввакум, охваченный противоречивыми чувствами, пишет письмо новому царю Феодору Алексеевичу, призывая его вернуться к заветам родной старины и по справедливости наказать виновников чудовищного истребления русского народа.
«Помилуй мя, страннаго, устраншагося грехми Бога и человек, — обращается к молодому царю Аввакум, — помилуй мя, Алексеевич, дитятко красное, церковное! Тобою хощет весь мир просветитися, о тебе люди Божия расточенныя радуются, яко Бог нам дал державу крепкую и незыблему. Отради ми, отрасль царская, и не погуби мене со беззаконньми моими, ниже в век враждовав, соблюдеши зол моих, зане ты еси царь мой, и аз раб твой; ты помазан елеом радости, а аз обложен узами железными; ты, государь, царствуешь, а аз во юдоли плачевной плачюся. Увы мне! Кого мя роди мати моя! Проклят день в онь же родихся, и нощь она буди тьма, еже изведе из чрева матере моея…
Царю, послушав, от лют мя избави: един бо еси ты нашему спасению повинен. Аще не ты по Господе Бозе, кто нам поможет? Столпи поколебашася наветом сатаны, патриарси изнемогоша, святители падоша, и все священство еле живо — Бог весть! — али и умроша. Увы, погибе благоговейный от земля и несть исправляющего в человечецех! Спаси, спаси, спаси их, Господи, ими же веси судьбами! Излей на них вино и масло, да в разум приидут!
А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной — князь Юрья Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян. Князь Юрья Алексеевич, не согрешим, небось, но и венцы победныя приимем!..
Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит, слышал я от Спаса; то ему за свою правду. Иноземцы те что знают? Что велено им, то и творили. Своего царя Константина, потеряв безверием, предали турку, да и моего Алексея в безумии поддержали, костельники и шиши антихристовы, прелагатаи, богоборцы!
Князь Юрья Алексеевич, здрав буди, а благословение мое есть на главе твоей. Помнишь, и дважды благословил тя да и ныне так же. Прости и моли о мне, грешнем, Бога, да не разлучит нас во царствии своем в день века. Мои, светы, вы все, князи и боляре, отступником до вас нет дела. Говорите Иоакиму патриарху, престал бы от римских законов: дурно затеели, право. Простой человек Яким-от. Тайные те шиши, кои приехали из Рима, те ево надувают аспидовым ядом. Прости, батюшко Якимушко! Спаси Бог за квас, егда напоил мя жаждуща, егда аз с кобелями теми грызся, яко гончая собака с борзыми, с Павлом и Ларионом.
Чюдо! Чюдо! Заслепил диявол! Отеческое откиня, им же отцы наши, уставом, до небес достигоша, да странное богоборство возлюбиша, извратишася. Не я своим умыслом, скверной, затеваю, ни, ни, никако же, но время открыет, яко чаша в руце Господни нерастворенна исполнь растворения и уклони от сея в сию, обаче и дрождие его не искидашася. Псалмопевец глагола: “и дрождей не кинет даром, но испиют е вси грешнии земля”.
Рече Господь: “имеяй уши слышати, да слышит!”
Прости, прости, прости, державне, пад, поклоняюся. Прости, Господа ради, в чем согрубил тебе, свету. Благословение тебе от Всемогущия Десницы и от меня, грешнаго, Аввакума протопопа. Аминь».
Какова была реакция царя на послание Аввакума? Одно можно сказать с определённостью: царь был не на шутку напуган. 25 августа 1676 года Разрядный приказ послал в Новгородский приказ память, в которой повелевалось перевести «раскольников протопопа Аввакума с товарыщи» из Пустозёрского острога в архангельский Кожеозёрский и вологодский Спасо-Каменный монастыри и «держать их в тех монастырех под самым крепким началом с большим бережением». Грамота об этом была составлена 7 сентября и 20 сентября отослана в Пустозёрск.
Обычно принято считать, что власти, отдавая этот приказ, хотели ужесточить режим заключения пустозёрских «сидельцев» и пресечь их связи с внешним миром. Однако, как убедительно показал историк П.В. Седов, такое предположение представляется сомнительным. «Замена жестокого заточения в яме Пустозёрского острога на жизнь в монастыре, даже и “под самым крепким началом”, была бы громадным облегчением для узников. Так держали в монастырях десятки сосланных, виновных подчас в весьма незначительных преступлениях. Царский указ предполагал самый обычный режим их содержания лишь с тем, чтобы они не могли писать за монастырские стены. Да, похоже, и это теперь волновало власти меньше, чем прежде, поскольку перевод лидеров старообрядцев из удалённого от центра Пустозера ближе к Москве не мог преследовать цель отрезать их от сообщников».
«Устрашённый загробной участью своего отца и окружённый в первые годы царствования тайными сторонниками старой веры, царь Феодор, видимо, колебался. Именно в это время было задумано облегчить участь Аввакума и его соузников. Возможно, к этому же времени относится и челобитная Аввакума царевне Ирине Михайловне…» (Седов)
Обращаясь к царевне, Аввакум просит её «взыскать старая вера» и предлагает наказать никониан за отступление от отеческих преданий: «Ты у нас по царе над царством со игуменом Христом, игумения. Якоже он, надежа наша, изсек римскою властью любоплотный род еврейский, подобает, государыня, и здесь любоплотным по тому же уставу быть. Не страша же глаголю, но предлагаю законопреступникам збывшееся издревле во Израили. Егда в законе поблядят, тогда и разорение, егда же обратятся ко Господу Богу, тогда им милость и ужитие мирно и безмолвно. Но виждь, предобрая, что над собою и греки учинили, ко псу ездя, на Флоренском соборе, истиннее рещи на сонмище жидовское, руки приписали, Мануилович [75] с товарищи, что наведе греческой державе? Помнишь ли, свет, реченное или запамятовала?»
Далее Аввакум просит, чтобы ему дали с «никонияны» суд «праведный», без притеснений и насилий, на котором бы каждая сторона, не стесняемая ничем, могла бы свободно и полно изложить свою веру: «да известна будет вера наша християнская и их никониянская». «Воистинну, государыня, никониянская вера и устав не по Бозе, но по человеку. Умыслил Никон оружием и пищальми и со дрекольми на противныя, не разумех пророка вопиюща: “не на лук бо мой уповаю и оружие мое не спасет мене”». Осуждая Никона и его последователей за применение силы к не принявшим «новшества», Аввакум выступает сторонником веротерпимости.
В конце письма Аввакум рисует перед царевной символическую картину боя Христова воинства с тёмными силами дьявола, изображая её как борьбу с «турским» «Салтан-царём»:
«Иду, раб ваш, братися с турским по Святей Божии Церкви, взявши братию мою страждущих повсюду. Не надобе нам ни пищали, ни сабли, ни ино что от таковых, но токмо облецемся в ризы священныя; попы и дияконы со кресты и с фимияном. а черньцы в черныя ризы и схимы. И всяк возраст мужеска полу и женска плачюще и восклицающе горце: “Владыко, не остави нас сиры, но прииди и стани с нами, да воспоем песнь раба Божия Моисея: ‘Коня и всадники фараоновы вверже в море, избранныя всадники потопи в Чермном мори’ ” и прочая. Надеюся на Господа, яко Ияков Никейский прогнав перскаго царя комарами.
А никонияня, патриархи и митрополиты и архиепископы со архимандриты и игумены, пускай против варвара своим сонмом пойдут. Как знают, так и молят по-своему Бога. В молитвах их напечатано: “Молимся тебе, дух лукавый”. Пускай оне с лукавым духом, а мы, християне, со Христом Исусом. Нам оне, поганцы, в товарищы не надобны. Мы пойдем на турская полки от десных, в руках победное оружие, крест, держа, а никонияня пускай да идут о левую, с крыжами и с партесным пением. Оне пускай против воевод идут турскаго, а мы на самого диявола и Салтана-царя. Я хощу о Христе Бозе моем, яко Давыд на Голияда, тако и Салтана-царя патрахилию обязав, в Москву притащу ти и пред царя моего поставлю, яко пса, и благословение царю-государю подам.
Пойду в пустыню, куды очи несут, направляем Христом и Пречистою Богородицею, а избранное Христово воинство, куды кто хочет, туды и поди, Бог благословит. А никонияня назад не возвратятся, тако глаголет Дух Святый, истреблени будут, яко Мадиям и Сисара и Авим в потоце Кисове, со иноплеменники брашася, погибнут вси, потребятся, яко древле во Аендоре, будут яко гной земный. Да больше того полно говорить, будет так, яко же рекох».