Однако со временем Аввакум высказывается всё более определённо относительно безблагодатности совершаемых в новообрядческой церкви таинств. Характерным в этом смысле представляется коллективный ответ, составленный пустозёрскими мучениками протопопом Аввакумом, диаконом Феодором и иноком Епифанием на вопрос некоего Иоанна о священстве. В ответе все никонианские попы делятся на «студных» и «мерзких» (здесь прямая отсылка к Ветхому Завету — по аналогии с жрецами Ваала, истреблёнными пророком Илией). К «студным» относятся те жрецы Ваала, которые имели законное священническое достоинство ранее отпадения от веры царя Ахава (в применении к никонианам — попы старого, древлеправославного рукоположения); «мерзкие» — это Вааловы жрецы, поставленные, когда Ахав был уже идолопоклонником (соответственно, применительно к новообрядческой церкви — попы, получившие сан при Никоне после мора и особенно после Большого Московского собора 1666–1667 годов). И если дозволялось (и то только в случае крайней нужды!) принимать таинства от попов первой категории, то попы второй категории, как поставленные незаконными архиереями, по мнению авторов ответа, «не священи суть, кононному суду подлежат и анафеме», от них повелевается «православным христианом ни благословения приимати, ни крещения, ни молитвы, и в церкви с ними не молитися, ниже в домах». Они «самовластно отсеклись от церковнаго исполнения» и представляют собой «часть антихристова войска».
Особенно ярко проявилось отношение протопопа Аввакума к таинствам реформированной церкви в послании к Маремьяне Феодоровне.
«Зело Богу гнусно нынешнее пение (то есть новообрядческая служба. — Κ.К.), — пишет Аввакум своей духовной дочери. — Грешному мне человек доброй из церкви принес просфиру и со крестом Христовым. А поп, является, по-старому поет, до тово пел по-новому. Я чаял, покаялся и перестал, ано внутрь ево поган. Я взял просвиру, поцеловал, положил в уголку, покадил, хотел по причастии потребить. В нощи той, егда умолк- нуша уста моя от молитвы, прискочиша беси ко мне, лежащу ми, и един завернул мне голову, рек мне: “сем-ко ты сюды!” — только и дыхания стало. Едва-едва умом молитву Исусову сотворил, и отскочил бес от меня. Аз же охаю и стону, кости разломал, встать не могу. И кое-как встал, молитвуя довольно, опять взвалился и мало замгнул. Вижю: у церкви некия образ, и крест Христов на нем распят по-латыне, неподобно, и латынники молятся тут, приклякивают по-польски. И мне некто велел той крест поцеловать. Паки нападоша на мя беси и утрудиша мя зельно и покинуша. Аз же без сна ночь ту проводих, плачючи. Уразумех, яко просвиры ради стражю, выложил ея за окошко. Не знаю, что над нею делать — крест на ней! И лежала день. В другую ночь не смею спать, лежа молитвы говорю. Прискочиша множество бесов, и един сел с домрою в углу на месте, где до тово просвира лежала. И прочии начаша играти в домры и в гутки. А я слушаю у них. Зело мне груско, да уже не тронули меня и исчезли. Аз же, востонав, плакався пред Владыкою, обещался сожечь просвиру. И бысть в той час здрав. И кости перестали болеть, и во очию моею, яко искры огнены, от Святаго Духа являхуся. И в день сжег просвиру, и пепел за окошко кинул, рекше: “вот, бес, жертва твоя, мне не надобе”. И в другую ночь лежа по чоткам молитвую. Вошол бес в келию мою и ходил около меня. Ничево не сделал, лишо из рук чотки вышиб, и я, подняв, опять стал молитвы говорить. И паки в день с печалию стих лежа пою: “и печаль мою пред Ним возвещю, услыши ны, Господи!” И бес вскричал на меня зело жестоко. Аз вздрогнул и ужасся от него. И паки в ыную ночь, не вем как, вне ума, о просвире опечалился и уснул, и бес зело мя утрудил. С доски свалясь на пол, пред образом немощен, плачючи Никона проклял и ересь ево. И паки в той час здрав бысть».
Относительно «попов-новиков», то есть священников нового поставления, Аввакум писал, что если они «крепкие ревнители», то их можно принимать, но чтобы они при этом не служили литургию. Фактически это уравнивало их с мирянами. «Допускается совершение треб и таинств как новопоставленными попами, так и простыми людьми; в сущности, разницы между теми и другими не особенно много, так как перешедшие к старолюбцам новики представляются не более как простецами, и, лишившись иерархии, старолюбцам поневоле пришлось признавать возможность обходиться без неё» (Бороздин). Само по себе признание возможности священнодействовать без благословения от православного епископа было уже первым шагом по пути к беспоповщине. «И дети, — писал Аввакум, — играюще на камени, певше литургию, и бысть жертва. Кольми ж в неимущее время плачющему послет Бог Духа Святаго освятити дары, или в крещении и в венчании, или ино что от таковых. И простолюдин плачюще призовет Духа Святаго, и будет ему, аще речет: всяк бо просяй приимет и ищай обрящет, — Сам рече Владыка. Ныне еще перебиваемся кое-как, а тогда (то есть при антихристе. — К.К.) нужно будет не токмо церкви, но и книг православных; но и пошевелить губами нельзя, разве сердцем держатися Бога». Тем самым, вполне логично, протопоп Аввакум приходил к оправданию беспоповской практики. «Не всех Дух Святый рукополагает, но всеми, кроме еретика, действует», — повторял он.
Впрочем, нельзя сказать, что практика бессвященнословной службы была для православной традиции каким-то новшеством. «Беспоповщинская» практика была распространена на Руси «с незапамятных времён, чуть не с самого начала христианства… — именно с той поры, когда выступают здесь простые иноки, подобные Кукше, и наряду с духовенством являются распространителями Церкви и представителями её среди язычников» (Вознесенский). По причине огромных пространств и крайней малочисленности священства жители многих областей (особенно на Русском Севере) привыкли в своих религиозных нуждах обходиться без священников и без храмовых богослужений. Так, церкви они заменяли часовнями, церковную службу — часовенной или келейной, священника — захожим старцем-иноком, а то и просто грамотным благочестивым мирянином.
Одновременно развивался церковный устав, приспособленный к этим условиям. Это был так называемый келейный устав, из которого впоследствии произошёл устав скитский, то есть устав службы домашней. В нём чинопоследования разных церковных служб (за исключением всенощного бдения и литургии) были приспособлены к отправлению их одним лицом в его келье, даже если это был простой инок, не имевший священного сана. Келейное правило, возникшее ещё на христианском Востоке, приобрело в жизни древнерусского подвижника первостепенную важность. Оно помещалось во всех Уставах, Псалтырях, Часовниках, Канониках, Старчествах, Сборниках и других богослужебных и учительных книгах. Постепенно келейное правило превратилось в скитский устав, по которому совершали службы многие монахи, особенно старчествующие и отшельники. А кое-где службы по скитскому уставу совершались даже в целых общинах.
В послании к отцу Ионе Аввакум в соответствии со скитским уставом подробно пишет о том, какие молитвы можно произносить простому иноку или простолюдину, а какие не следует. «Простому иноку не подобает глаголати “Благословен Бог наш” и “Боже, ущедри ны”, но “За молитв святых отец наших”, таже Трисвятое, и прочая, и Канон за единоумершаго, таже панахида, и кадить кадилом; також поет и молебен, емуж хощет, говорит каноны со Евангелием, и кончает по Трисвятом тропарь, и 40 “Господи помилуй”, или 100, ектеней же не глаголет, но “Честнейшую” и “Слава и ныне, Господи, помилуй” 3, да молитвою и кончает».
Вместе с тем церковные правила позволяли мирянам в случае нужды совершать некоторые из таинств, в частности крещение и исповедь. В послании к сибирской братии протопоп Аввакум писал: «Есть бо сицева правила, — повелевают и простолюдину крестити, по нужди, и простому иноку. “Аще простой инок или простолюдин крестит, по нужде, болящяго, и умрет крещеный, благодать таковаго совершит, и будет крещен; аще ли оздравеет, да несут его в церковь, и довершит его священник, поставя в купель и молитвы вся глаголет и прочая по вышереченному”. Виждь, велено и простолюдину крестить по нужди: кольми же ныне из нужди наша нужда. Судихом бо и повелеваем о Святем Дусе самем православным крестити и молитвы говорить, а ко отступником осквернятися не ити. Есть и се писано: лучше не помолитися, нежели зле помолитися, умереть не причастяся, нежели сквернаго агньца приобщитися».