Джимми начал нести какую-то чушь.
Он начал сдавать всех своих подельников и вспоминать имена всех своих клиентов за последние несколько месяцев, в течении которых вполне себе прилежно барыжил наркотой. Он даже сказал, где у него лежит заначка – пять кило разбодяженного порошка. Пришлось остановить беднягу (сломать указательный палец на левой руке), чтобы направить поток ненужной информации в нужное русло. "Где мы находимся, Джимми?" – спросил я. "В Балтиморе, сэр-господин-босс! В прекрасной стране Америке, родине восхитительных чизбургеров", – пропищал заплакавший Джимми. "Не зови меня так, чувствую себя извращенцем из немецкого порно с доминированием, ладно?" – попросил я и сломал Джимми еще один палец. Джимми зарыдал, а вскоре меня пересадили в одиночную камеру. Когда вопли моего сокамерника стали уже докучать даже меня. Обожаю американские полицейские участки: здесь всегда так шумно и всем нет ни до кого дела, особенно копам до заключенных в общих камерах.
Но вернемся к настоящему времени.
Вообще мне нравится говорить о настоящем, а не о прошлом. Потому что мое прошлое – солянка из мутных образов, чьих-то криков, воплей и череды потери личного имущества.
Полицейский бобик, провоевавший еще с полу часа с пробками по Мортин-сквер, наконец вошел в плавный поворот в какую-то мухосрань, после чего не менее плавно вывернул, и мы оказались во дворе трехэтажного мощного здания с большими резными каменными колоннами, поддерживавшими выход верхних этажей – ну или как-то так (серьезно, откуда я знаю, чего они там поддерживают, я не архитектор)! Окна здания были высокими и узкими, словно замковые бойницы, а входная створчатая дверь походила на замковые врата, не хватало лишь железных воротин и стражников. Впрочем, стражники имелись, в количестве одного скучающего охранника у входа, лениво устроившегося на кушетке за просмотром телика. А железо раздвижных воротин вполне себе неплохо компенсировалось решетками на окнах. При чем на всех. Да и забор, которым здание было ограждено, больше походил на тюремный – не удивлюсь, если колючая проволока под напряжением.
Здание было центральным псих-диспансером Балтимора. Мне оно сразу не понравилось.
51.3772.128.118
51.3772.128.118
51.3772.128.118
Чертовы цифры не дают покоя. Пока мы шли к проходной, меня стали мучать приступы мигрени. В какой-то момент цифрами стало все – мир погрузился в цифровое безумие. Что это? Код? Но от чего? А может номер какой-то? Я... я не знаю. Я не помню... Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ!!!
Мы повели по коридору с высоким выбеленным потолком. Майк с кем-то поздоровался и мы зашли в душевую.
Мозг закипает, острая боль молнией пронзает серую массу нейронов, оставляя за собой дьявольскую агонию. Но она длится лишь миг, после чего столь же резко прекращается. Исчезают и цифры, после чего я уже обнаруживаю себя раздетым и сидящим на табуретке. Меня из шланга холодной водой.
Ледяная вода не хило бодрит, хочется визжать как маленькая сучка. Но даже она не способна перебить запах еды, что исходит от санитаров.
Хочу есть. Голод сводит с ума… Почему от Майка пахнет стейком мраморной говядины средней прожарки..?
Помывка оканчивается, после чего я плавно перехожу в заботливые ручки второго визави.
-Так, я осмотрю твою плешь, придурок. Вдруг там кто-то ползает?
-Приятель, я бы сказал, кто, что и где ползает у тебя, но ты ведь и сам знаешь, правда?
-Но-но, Джимбо! Давай без грубостей, ладно? А то снова накачаем тебя веселыми таблетками.
-Да я и не против, таблетки делают мир светлее и позитивнее.
-А потом мы вколим тебе слоновую дозу успокоительного и упакуем в твою любимую рубашку! А потом ты отправишься на экскурсию в страну чудес.
-Неужели? – мой скепсис достиг апофеоза. Виной тому стала щетка, которой мне драил спину толстяк, пока поливали водой. Щетку можно сломать, она деревянная –образовавшиеся две половинки расколятся, угол скола выйдет острым, так что щепа будет торчать. Орудие убийства из рубрики "очумелые ручки". Нужно ведь с чего-то начинать?
-Ага. Комната два на два, оббитая поролоном. Там даже лампочки нету. Хотя нет, не так: там вообще ничего нету, кроме поролона. Представляешь?
-Да, мы зовем ее карусель, Джимбо. – хлопнул меня по плечу Майк, оканчивая осмотр моей шевелюры на предмет наличия вшей. Или блох. Черт. Откуда я знаю, чего?!
-Карусель?? - переспросил я.
-Ну там просто все улетают. – пожал плечами толстяк толстяк и протянул мне сверток. Белая пижамка в крапинку и зеленые резиновые тапочки.
-А кроме каруселей у вас ничего нету? Люблю осматривать достопримечательности.
2
Далее меня повели через санчасть по узкому коридору, минуя еще один пост охраны. Охранник не удосужил меня и толикой внимания, продолжая насиловать кроссворд огрызком карандаша. Напротив, на кушетке, стоял работающий телик. Новостная программа вещала что-то про новый пакет антироссийских санкций и ущемление прав сексуальных меньшинств. «Зверства, чинимые над либеральными активистами на состоявшемся в минувшую субботу гей-параде в центре Москвы, организованного партией Алексея Подвального, всколыхнули мировую общественность...».
Раздумывая над тем, что было бы неплохо как-нибудь посетить ту далекую, варварскую и не толерантную Россию, я не заметил, как меня провели вперёд к сетчатой двойной двери в конце коридора, афро-американский нигер провернул ключом замочную скважину и как бы приглашая меня пройти за ним, сделал ручкой замысловатое па, приглашая пройти.
-Не хилый сервис тут у вас, мне нравится!
-Не переживай, тебе тут все понравится.
-Очень надеюсь.
И я шагнул вперед, навстречу дурдому. Настоящему дурдому, а не такому, который представляет себе среднестатистический человек, никогда в психушке отродясь не бывавший.
Было на удивление тихо.
У входа нас встретил бродяга с бакенбардами и заплывшим лицом. Стерилизованный, помытый и в белой пижамке в крапинку, в такой же, которую напялили на меня. Он вальсировал сам с собой, наворачивая круги в компании несуществующей партнерши и через пару шагов поправлял дурацкую шапочку у себя на голове. По соседству с ним стоял другой, рыжий, выражение физиономии которого не предвещало ничего... Совершенно ничего. Он просто стоял и... Стоял, открыв рот и уставившись пустыми стеклянными глазами сквозь темнокожую то ли медсестру, то ли врача в белом халате, женщину лет сорока, сорока пяти. Она ему что-то пыталась объяснить, но он просто смотрел сквозь нее, не шевелясь. Где-то из радио приёмника доносилась тихая игра оркестра. Слева, у стены, возле умывальника, за столом сидела другая парочка. Такой же работник медперсонала, возможно ассистентка, рядом с ней на стуле восседал маленький старичок. В трясущихся крючковатых пальцах он держал фломастеры разных цветов, которыми упорно выводил идеально ровные квадраты на белых листках бумаги, рядом лежала целая пачка его художеств. Разноцветные квадраты на бумаге, которые женщина в белом халате старательно складывала в стопку. Стопка была толстой.
Ассистентка почему-то улыбалась.
-Йоу, Гоинз! Эй, Гоинз! Джефри, Джефри Гоинз! – прокричал Майк, когда мы прошли к центру просторной комнаты-зала. Даже тут работал телевизор. Несмотря на абсурдность происходящего – там, на экране, не то койот, не то заяц, всеми силами старался проломить лбом кирпичную стену под неясное мультяшное тарахтение работающего неподалеку минигана.
-Что? – отозвались позади. Обернувшись, я увидел очередного незаурядного персонажа, идеально вписывавшегося в общую картину. Он восседал на старом подрапанном кожаном кресле, словно то было его троном посреди раскинувшихся владений. Взъерошенные светлые короткие волосы, левый глаз дергается и косит в сторону, во взгляде читается нечто среднее между запредельной гениальностью, вселенским просветлением и абсолютным безумием, настолько сильным, что посмотрев на него, невольно осознаешь понятие слова абсолют.
-Смотри сюда, Джефри, это Джимбо. Он тут новенький! – чернокожий здоровяк потряс меня за плечи – Устрой ему экскурсию, познакомь с правилами пользования телевизора, покажи игрушки и все прочее.