– Ты абсолютно прав, Ленни, – согласился Карелла. – Мы вернемся сюда с ордером.
– Я знаю свои права.
– Это видно.
– Ну так как, мадам? Одетой или голой, вам придется пройти в полицейский участок. Как вы решили?
– Как видишь!
Все дежурившие в то утро ребята умудрились под тем или иным предлогом заскочить в комнату для допросов, чтобы взглянуть на полную рыжеволосую скандалистку, которая давала показания, сидя в одной комбинации. В дежурном помещении Паркер сказал Мисколо:
– Стоит нам снять ее в таком виде, фотографии разойдутся по пять долларов за каждую.
– Визит этой дамы без сомнения придаст нашему отделению особую пикантность, – изрек сидящий за пишущей машинкой Мисколо.
Паркер и Хейз отправились добывать ордер на обыск. Наверху Мейер, Карелла и лейтенант Бернс допрашивали подозреваемых. Бернс как старший и, следовательно, менее чувствительный к прелестям пышных обнаженных грудей, допрашивал Марту Ливингстон в комнате для допросов в конце коридора. Мейер и Карелла занялись Леонардом Крониным, устроившись в углу дежурного помещения и, таким образом, устранив вмешательство его возлюбленной.
– Ну, так как, Ленни, – начал Мейер, – у тебя действительно есть разрешение на эту игрушку, или ты просто пытался отделаться от нас? Говори начистоту.
– У меня действительно разрешение. Неужели я стал бы вас дурачить?
– Я не думаю, что ты будешь пытаться вводить нас в заблуждение, – вкрадчиво проговорил Мейер, – и мы тоже не будем от тебя скрывать, что это дело серьезное. Я не могу рассказать тебе все, но поверь мне на слово, что дело дрянь.
– Что значит серьезное? Что вы хотите сказать?
– Ну, скажем так, что это значительно серьезнее, чем простое нарушение закона.
– То, что вы застали с Мартой в постели?
– Да нет. Речь идет о мокром деле. И ты можешь оказаться одним из непосредственных его виновников. Поэтому будь с нами откровенен с самого начала, тем самым ты облегчишь свое положение.
– Я не понимаю, о каком мокром деле вы говорите.
– Что ж, подумай немного.
– Значит дело в пистолете. Ну, ладно. Нет у меня разрешения. Вы этого добиваетесь?
– Нет. Это не столь серьезно. Сейчас мы говорим не о пистолете.
– Тогда в чем же дело? Может быть, что-то в роде нарушения супружеской верности? Вы имеете в виду, что муж Марты на самом деле жив? И вы обвиняете нас в разврате?
– Даже это не настолько серьезно, чтобы снимать с вас показания в отделении.
– Тогда, что же? Наркотики?
– Наркотики, Ленни?
– Ну да, которые могут быть найдены в комнате.
– Героин?
– Да нет. Ничего такого, о чем стоило бы говорить. Марихуана. Несколько палочек. Чтобы немножко взбодриться. Это же не преступление, правда?
– Нет. Все зависит от того, какое количество у тебя было в наличии.
– Я же говорю, всего несколько палочек.
– Если это количество не превышало дозволенную норму, тебе нечего волноваться. Ты же не собирался ею торговать, Ленни?
– Только для нас с Мартой. Ну, знаешь, для забавы. Мы выкурили несколько палочек перед тем, как заняться любовью.
– В таком случае это не причина для беспокойства, Ленни.
– В чем же дело?
– Парнишка.
– Какой парнишка?
– Сын Марты, Ричард. Кажется так его звать?
– Откуда мне знать. Никогда не видел его.
– Никогда не видел? Когда ты познакомился с Мартой?
– Вчера вечером в баре. Заведение называется «Глоток вина». Его держат те самые типы, которые открыли индийско-китайское...
– Значит ты познакомился с Мартой только вчера вечером?
– Ну да.
– Кажется она сказала, что любит тебя, – удивился Карелла.
– Да, любовь с первого взгляда.
– И ты никогда не видел ее сына?
– Никогда.
– Ты когда-нибудь летал, Ленни?
– Летал? Вы опять имеете в виду марихуану?
– Нет. Самолетом путешествовал?
– Нет. Мне кажется, меня хватит инфаркт, если я сяду в эту штуковину.
– С каких пор ты увлекаешься черным цветом, Ленни?
– Черным? Не понял?
– Твоя одежда. Брюки, галстук, плащ, зонтик. У тебя все черное.
– Я купил все это на похороны.
– Чьи похороны?
– Дружок умер. Он помогал мне вести маленькое игорное дело.
– О, так ты и игорным делом занимаешься. Ты оказывается деловой человек, Ленни.
– Мы не делали ничего незаконного. Никогда не допускали игры на деньги.
– Твой дружок недавно умер, не так ли?
– Да, на днях. Из уважения к нему я купил черную одежду. Как последний знак внимания его памяти. Можете проверить. Я могу назвать вам магазин, где все это купил.
– Премного благодарен. В среду у тебя этой одежды еще не было, так?
– В среду? Дайте подумать. Сегодня какой день?
– Суббота.
– Ну да, правильно суббота. Нет. Я купил эту одежду в четверг. Можете проверить. Они, наверно, ведут учет.
– А ты состоишь на учете в полиции?
– Было однажды незначительное дело.
– Насколько незначительное?
– Да небольшое ограбление. Ничего серьезного.
– Будем надеяться, что и в этот раз не добавится ничего серьезного, – отпуская его, сказал Карелла.
В комнате для допросов лейтенант Бернс беседовал с Мартой Ливингстон.
– А вы не стесняетесь в выражениях, миссис Ливингстон.
– Кто будет заботиться о выражениях, когда его утром вытаскивают из постели и волокут в полицейский участок.
– Вы не испытывали неловкости, выходя на улицу в одной комбинации?
– Нет. Я держу себя в форме. У меня красивое тело.
– Что вы с мистером Крониным пытались спрятать?
– Ничего. Мы любим друг друга. Я не постыжусь кричать об этом со всех перекрестков.
– Почему он пытался убежать?
– Он не пытался убегать. Он им все сказал. Он сказал, что хотел посмотреть, идет ли дождь.
– И для этого надо было карабкаться на пожарную лестницу?
– Да.
– Вы отдаете себе отчет в том, что вашего сына Ричарда, может быть, уже нет в живых?
– Меня это не волнует. Хорошо было бы избавиться от этого подонка. Для него лучше умереть, чем путаться с теми, с кем он путался. Вместо сына я вырастила бродягу.
– С кем же он путался?
– С уличными бандитами. В каждом районе этого проклятого города одна и та же история. Делаешь все, чтобы вырастить ребенка, и что из этого получается? Ах, не заводите меня, пожалуйста.
– Ваш сын сказал вам, что он уходит из дома?
– Нет. Я уже все рассказала другому полицейскому, когда сообщала об его исчезновении. Я не знаю, где он, и мне наплевать на него. Главное, мне дадут пособие. И хватит об этом.
– Вы сказали полицейским, которые вас сюда привели, что ваш муж умер. Это правда?
– Да, он умер.
– Когда?
– Три года назад.
– Он умер или оставил вас?
– Это одно и то же, не так ли?
– Не совсем.
– Он ушел.
На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина.
– Три года назад?
– Три года назад. Когда Дику было шестнадцать. Собрал свои вещи и ушел. Вы не знаете, как трудно растить мальчика одной. Теперь и он ушел. Мужчины все одинаковы. Вонючие козлы. Им всем нужно только одно. Хорошо, я предоставляю им свое тело. Но не это, – она указала на сердце, – сюда, где все болит, им путь закрыт. Все грязные козлы, все до одного.
– Как вы думаете, ваш сын мог убежать с одним из своих друзей?
– Я не знаю, что сделал это гаденыш, и не хочу знать. Где его благодарность? Когда его отец ушел, я растила его одна. И что я получаю за мои труды? Он убегает от меня. Бросает работу и убегает. Он такой же, как и все они, грязные козлы. Нельзя доверять ни одному мужчине. Пускай валяется где-нибудь, нисколько не жалко.
Вдруг она разрыдалась.
Она застыла на стуле, сорокапятилетняя женщина с неестественно яркими рыжими волосами, пышногрудая, полная, в одной комбинации, с выцветшими глазами пьяницы. Она сидела неподвижно, закусив губы, нос у нее набух и покраснел, а по застывшему в немом отчаянии лицу струились крупные слезы.