Эти тексты были написаны в разное время. Связи между ними прослежены по мере необходимости; здесь не одно после другого, но, скорее, — рядом, над или под.
В центре «чертежа» Москва, как ей и быть положено.
АДМИРАЛ ШИШКОВ И «СЕЙЧАС»
I
Адмирала Шишкова вспоминают первым, когда нужно определить сторону, противную реформатору Карамзину и его соратникам: Вяземскому, Жуковскому, Пушкину. На «чертеже» русского слова он, сколько возможно, далек от Карамзина. Именно Шишков и его партия литературных консерваторов составляли карамзинистам решительную оппозицию — и тем определили максимальное «количество пространства» в наблюдаемой нами мизансцене.
Карамзин и Шишков составляют не столько литературную, сколько мировоззренческую полярную пару. Они слишком по-разному «зрели мир». Сутью их спора — не только их самих, но всей эпохи — было не столько слово, сколько то, что до слова — направление (и в этом смысле пространство), в котором положено двигаться России. Не столько текст их интересовал, сколько фон для него и самое зрелище, помещение русской мысли.
Они видели это помещение слишком по-разному, чертили каждый свою перспективу. Это для нас прежде всего интересно: различие в «оптике мысли» участников спора об идеальном русском словосложении.
Мы привычным образом различаем соперников как новаторов-карамзинистов и архаистов-шишковистов. Для нас не существует вопроса о победителе в этом споре. Победили, разумеется, новаторы: Карамзин, Вяземский, Жуковский, Пушкин. Что в литературном плане могли им противопоставить Шишков, Шаховской, Ширинский-Шихматов? Только «шипение»; шутка из той эпохи довольно распространенная — у консерваторов как на подбор фамилии были на букву «Ш». Было среди них еще двое Хвостовых — эти «хрипели».
Следует отметить: это наше нынешнее, пристрастное мнение, сложившееся задним числом, много позже тогдашних баталий. Тогда вопрос о литературном первенстве решался иначе; по меркам того времени, побеждали как раз шишковисты: они ходили в генералах и министрах. Карамзинисты были в оппозиции, они были фрондой, задиристой и острой на язык.
Мы «видим» эти распри заведомо искаженно; многие смыслы, имеющие силу в том времени, к настоящему моменту перевернуты.
К примеру, линия фронта между воюющими сторонами была проведена довольно причудливо. Некоторые участники литературной войны свободно переходили с одной стороны на другую, вторые стояли над схваткой и не относились к спору архаистов и новаторов всерьез, третьи и вовсе мало его замечали.
Скажем, «Беседы любителей русского слова», знаменитый оплот партии шишковистов — что такое были эти «Беседы»? Первоначально (с 1807 года) это были частные вечера в доме Гавриила Романовича Державина. И уже на фамилии Державина наша память дает сбой: мы не часто связываем вместе Державина и пресловутые шишковские «Беседы». Или взять того же Крылова — а ведь и он был участник «Бесед». Легко ли их сегодня связать вместе — Крылова и архаические, консервативные «Беседы»?
Теперь привычнее говорить в единственном числе — «Беседу». Это название стало именем нарицательным, и у нас ассоциируется только с Шишковым и его соратниками на букву «Ш». В «Беседе» же, оказывается, заседали Державин и Крылов. И не просто заседали, а первенствовали в ней, были главные ее представители в глазах современников.
Этот частный кружок в 1809 году был преобразован в официальное общество. С этого момента его состав сделался еще более нейтрален. Он превратился в подобие академии, с президиумом, секретарем, протоколами заседаний и списками членов, в которые были занесены, по сути, все русские литераторы. В эту официальную «Беседу» входил и Карамзин!
Тут картина готова перевернуться вверх дном: вместо ясной линии фронта рисуется какой-то хаос (на самом деле обнаруживается искомое пространство события, которое событие в тот момент, в 1809 году, только готовится, состояние языка пластично, его будущее не определено).
В какой-то момент шишковисты, составлявшие только часть пресловутой «Беседы» (самую горячую), решили изгнать Карамзина из рядов общества. В самом деле, это какая-то нелепость: вождь новаторов Карамзин в рядах их консервативной «Беседы». Но того защитил Державин, притом без особого усилия: махнул на них рукой — они послушались. По одному этому державинскому жесту — махнул рукой, и дело с концом — можно судить об условности литературных разграничений того времени.