В свою очередь его сын, «мальчик в кубе», Александр, растет согласно противоположному сюжету. Его обстоит прочное, надежное пространство; воплощенный порядок для него ровно распространен во все стороны света — о том, чтобы все вокруг было в порядке, позаботится педантичная бабушка-немка. Мир, его обстоящий, не подвешен на один крюк, не зависит в своем устройстве от одной точки (от воли одного человека), и потому нет телесной — несознаваемой, абсолютной — надобности в овладении этой центральной точкой. Мальчик, растущий в кубе, заведомо не столько царь, не столько монархист, сколько своего рода республиканец, — правда, такой республиканец, которому не входит в голову, что для поддержания окружающего «кубического» порядка необходимо совершать постоянные и неустанные усилия: все и так стоит как надо.
При этом бабушкино «как надо» имеет свою изнанку — не так-то и комфортно пространство, идеальному обустройству которого все вокруг посвящено. Если разобраться, изначально это пространство ужасно, потому что в первую очередь ужасно и неверно то, что ребенка отняли у матери и не дали ему привыкнуть к опасному внешнему пространству, но сразу поместили его, как в аквариум, в клетку пространства, да еще и выставили в этой клетке, точно зверя, всем напоказ. И еще: он никакой не республиканец, этот мальчик в кубе — он русский царевич. Ему дулжно, хочет он этого или нет, встать в центр бытия, повиснуть на царском «крюке» и следить за тем, чтобы все вокруг совершалось согласно его монаршей воле, независимо от того, есть у него эта воля или нет.
Александр растет в раздвоении, принципиально отличном от того, в котором рос его отец. У него все идеально устроено снаружи, внутри же — а что у него внутри? Неизвестно.
И вот он научается играть в прятки, сам, без матери, сначала неосознанно, затем осознанно — последовательно, по-немецки педантично, обнаруживая упорство и волю, которую трудно угадать за его ангельской наружностью, и в итоге достигает в искусстве пряток выдающегося успеха, чем пользуется затем всю свою жизнь. Он зарабатывает в мире прозвище Северный Сфинкс, оттого, что никто не может угадать его реальных намерений, начинает и отменяет реформы, побеждает Наполеона, управляет империей, но на деле, стоит только приглядеться к нему повнимательнее, скоро становится ясно, что он не столько правит, сколько заворачивается все плотнее в свои царские одежды. С каждым днем, с каждым годом Александр делается все менее виден, пока не исчезает окончательно. И как еще исчезает! Будто бы умирает, но так странно и «неубедительно», что по сей день идут споры, умер он или идеально спрятался: исчез, к примеру, и явился в Сибири святым старцем Федором Кузьмичом.
Так мальчик, выросший на сквозном свету, под пыткою пространства — в кубе — становится хорошо нам знакомым императором Александром I.
Таковы Павел и Александр, первый из люльки (сферы), второй из железной кроватки (куба).
До чего удобен пространственный детерминизм! Не нужно знаков Зодиака, числом двенадцать, ни хиромантии, ни метоскопии, ничего — достаточно знать, в какой кроватке ты спал в детстве, круглой или квадратной. Выбираем одно из двух: проще некуда, далее жизнь прописывается как будто сама собой.
Но в самом деле, поневоле задумаешься, когда читаешь, с какой радостью, с каким арифметическим самоупоением бабка его Екатерина Великая рассказывает (всей Европе, с которой она в переписке), что все четыре ножки его железной кроватки прочно стоят на полу, разве что не обозначает оные ножки буквами: A, B, C, D. Где она вычитала этот душеспасительный, геометрически обеспеченный рецепт?
На определенном расстоянии от кроватки ставится белый резной барьерчик, или балюстрада, чтобы гости в спальне, словно посетители в зоопарке смотрели на царского детеныша издалека. Сверху кроватки ставится высокий и просторный балдахин — куб большего размера. На вырост (имеется в виду рост сознания, помещения разума).