Н. Иванова
Пров рыболов
Служил в городе Пров, сторожил склад от воров. Вот, говорит, горе — служить сторожем при конторе! Заслужишь грош, да на базар снесешь. Вот в деревне дело другое — живешь в довольстве и покое, телятина ходит стадом, а хлеб растет рядом. Лежи на печи да ешь калачи. А захотел ушицы — налови плотицы, карасей, осетров — кушай досыта, Пров. А тут на один трамвай восемь копеек подавай.
Вот Прову и повезло — выбрался он в село. Вон она матушка-землица — из нее-то калач и родится. Ходят мужики друг за другом, каждый за своим плугом.
— Ну, — говорит Пров, — это не дело. Ходить мне и в городе надоело. Вот она речка, бежит недалечко. Не паши, не сей, таскай карасей. Вытянешь карася с порося — пуд хлеба возьмешь не спрося.
Сплел Пров из волосу леску, походил по перелеску, вырезал хворостину, привязал к ней хвостину, нацепил крючок и пробочку, набрал червей в коробочку. Сидит Пров, глядит рыболов, как поплавок на воде шатается, качается, мотается, туда-сюда, туда-сюда, рябит на солнышке вода. Заморило Прова с устатка, захрапел он над речкой сладко. Ниже, ниже и к воде ближе. Снится Прову: поймал он корову. Саженные рога уперлись в берега. Рога витые, бока крутые. Как рванет крючок корова, как дернет рыболова, не успел он перевести дух, да в речку бух.
Проснулся Пров меж двух берегов.
Сидит в реке, удочка в руке, а на крючке плотица вьется, серебрится.
— Ишь, — говорит Пров, — во мне весу пять пудов, а такой снеток свалил меня с ног. А уж, дернет ерш, так совсем пропадешь.
Снял Пров ремень, обмотал корявый пень, привязал себя за пятку, да опять заснул с устатку. Скоро или не скоро — а плывет по реке кокора — мохнатая, рогатая, корявая, шершавая, пень-колода, дубовая порода. Зацепила за крюк, дернула удочку из рук. Встрепенулся Пров. Вот так, думает, улов. Эта рыба не лещ — это настоящая вещь. Пуда полтора, похожа на осетра. Держись теперь, Провушка, держись, удалая головушка! Закрыл оба глаза, потянул два раза, не идет осетёр, упрям да хитер. Тянет Прова в воду, не сбавляет ходу. Почуял Пров беду и выпустил уду. Понесло ее волной. Пров за нею, как шальной. Не пустил его ремень, держит за ногу пень. Растянулся Пров, зовет мужиков.
— Скорей, караул, человек потонул.
Бьют в деревне в колокол, тянут сети волоком, бегут гурьбой, орут наперебой.
— Волоки крюки, скидавай портки!
— Наддай!
— Неси!
— Подымай!
— Тряси!
— Еще есть в нем дух!
— А чего ж он сух?
Взяли Прова за бока два здоровых мужика, стали Прова поднимать, от земли не оторвать.
— А тяжел он на подъем! Ну-ка дернемте втроем! Нахлестался, знать, водицы. С ним придется повозиться. Вот так дело канитель. Навались-ка вся артель!
Затянул народ «Дубину» — оторвал ему штанину, дернул за руки с размаху, разодрал ему рубаху. А утопленник хрипит, а утопленник вопит.
— Пощадите, братцы, дайте отвязаться.
Испугался народ, что утопленник орет. Отступили мужики, прикусили языки. А утопленник ругается:
— Рвать штаны не полагается!
Сел бедняга на песок и распутал поясок.
Говорит мужикам:
— Я теперь пошел бы сам, да куда теперь мне деться: дайте что-нибудь одеться.
Принесли ему мешок — да короток на вершок.
Принесли ему рогожу — говорит он, что негоже.
Принесли ему платочек, — говорит он, что не хочет.
Да нашелся у крестьян старый бабий сарафан. Бабой Прова нарядили, за деревню проводили.
— Ну, прощай, товарищ Пров, наловил ты осетров, и лещей, и плотву, поезжай теперь в Москву.
Воротился в город Пров — деревенский рыболов. Служит сторожем в конторе, держит двери на запоре, а как вспомнит про крестьян, поглядит на сарафан.
