Стивен КОЭН
ПРОВАЛ КРЕСТОВОГО ПОХОДА США И ТРАГЕДИЯ ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОЙ РОССИИ
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Я провёл столько лет моей жизни, живя и работая в России, что ваша страна стала для меня по сути второй родиной. Поэтому из всех моих неамериканских читателей, русские особенно важны для меня.
Три мои книги теперь переведены на русский язык, но «Крестовый поход» — не просто третий перевод. Впервые русское издание моей книги публикуется сразу и непосредственно в России. В 70-е гг. перевод моей биографии Николая Бухарина был тайно осуществлён в Москве — сыном Бухарина, талантливым художником Юрием Лариным и покойным Евгением Александровичем Гнединым, но опубликован смог быть только в США. «Тамиздатовская», как именовали потом подобные издания, биография Бухарина имела довольно широкое хождение в Советском Союзе (даже Михаил Горбачёв читал её), пока её не вытеснило новое издание, официально опубликованное в Москве в 1989 г.{1}
Русский перевод второй моей книги — «Переосмысливая советский опыт» — был также издан в Америке в 1986 г., но нашёл своих читателей в Москве и других советских городах. Представляя собой попытку переосмыслить главные события советской истории с 1917 по 1985 г. с неортодоксальной точки зрения, книга эта до сих пор является на Западе моей, если не самой значительной, то, по крайней мере, самой противоречивой книгой, однако в России она никогда не издавалась.
Причина, конечно, уже не в цензуре. Просто события после 1985 г. стали развиваться с такой скоростью, что всё время обгоняли процесс подготовки нового, расширенного и дополненного (сейчас практически законченного) издания книги, которое должно было выйти в Нью-Йорке и Москве.
Кроме того, «Крестовый поход» для меня — принципиально иная книга. Если «Бухарин» и «Переосмысливая…» — книги научно-исторические, плоды многолетних исследований и писательского труда, то «Крестовый поход» — скорее «публицистика», хотя в английском языке и нет точного эквивалента этого русского слова. Это книга о современной политике, книга не только о России, но и о моей собственной стране, родившаяся из чувства острой необходимости высказаться, отреагировать на происходящие события.
Читатели смогут убедиться, что в основе этой книги лежит растущая тревога по поводу неблаговидной роли, которую мое правительство сыграло в тех трагических и чреватых опасными последствиями событиях, случившихся в России после 1992 г. В стремлении переделать посткоммунистическую Россию по американскому образу и подобию, администрация Клинтона неустанно потчевала ельцинское руководство далёкими от понимания реальности советами, особенно в области экономической политики, вторгаясь между тем всё глубже и глубже во внутриполитические дела России. Последствия этого миссионерского крестового похода оказались плачевными — и для России, и для американской репутации, и для американско-российских отношений.
Можно рассуждать о степени реальной вины Соединённых Штатов в том, что произошло в России в 90-е гг. Главная ответственность за случившееся, безусловно, лежит на самой России, её кремлёвской администрации. Пускай советы Вашингтона были невежественны и высокомерны (хотя они и не содержали злого умысла), но никто не заставлял Ельцина и его команду следовать им. Тем не менее, мне неприятно и даже стыдно (как я поясняю в первой части этой книги), что так много американцев — чиновников, журналистов, учёных — в течение почти 10 лет называли «реформой» процесс разграбления, обнищания, демодернизации и дестабилизации России. Мало того, они и сегодня продолжают настаивать на необходимости этих «реформ».
Во второй части книги читатели имеют шанс убедиться, что автор был одним из очень немногих американских «наблюдателей» за ходом дел в России, которые с самого начала выступали против американской политики и открыто говорили о том, что в действительности происходило в посткоммунистической России. За это меня часто обвиняли и обвиняют в «пессимизме», и это ещё самое безобидное из обвинений. (Для тех, кому интересно узнать, я не коммунист и даже не социалист.) Оптимистами, по-видимому, являются лишь те американцы, которые считают, что демократической и процветающей Россия может стать, только превратившись в точную копию Соединённых Штатов.
Но это, безусловно, ложный оптимизм. Россия должна, в конце концов, найти своё будущее, определяемое контекстом её собственного, а не американского исторического опыта и её реальными возможностями. Источником подлинного оптимизма или, по крайней мере, надежды является понимание того, что внутри этого контекста ещё сохраняются альтернативы, без которых не бывает истории и политики. Поэтому настойчивые заверения большинства американских наблюдателей и кремлёвских политиков в 90-е гг. типа того, что-де единственный выбор России — это выбор между «шоковой терапией» и «возвратом к коммунизму», есть не что иное, как ложь.