Я думаю, Россия не сможет стать стабильным обществом, тем более, демократическим обществом, пока три основополагающих вопроса не будут решены на основе консенсуса. Во-первых, нужно ли отбрасывать всё созданное в советский период как негодное и даже преступное и опять всё начинать с нуля? Во-вторых, какая система больше подходит России: та, что имитирует западную модель, или та, что сочетает в себе западный опыт с российскими традициями и условиями? И в-третьих, с какой скоростью должна двигаться страна по пути преобразований? Прыжками, путём «шоковой терапии» или постепенно, шаг за шагом? (Отвечая на эти вопросы, важно понимать, что главная задача России на обозримое будущее состоит не в достижении товарного изобилия, как в США, а в ликвидации дефицита необходимого). Горбачёв всегда выступал за умеренный вариант решения этих вопросов. Опасность, присущая слишком радикальному подходу, который, похоже, сегодня преобладает, состоит в том, что Россия может оказаться объектом нового эксперимента, подобного большевистскому. Ни о стабильной, ни о демократической системе тогда не может быть и речи.
Вопрос: Теперь, когда Ельцин дал старт реализации своей экономической программы, отпустив цены, что можно сказать о его подходе?
Стивен Коэн: В экономической политике столкнулись две точки зрения: тех, кто стремится демонтировать государственную экономику и построить на её месте «свободный рынок», и тех, кто считает нужным соединить рыночную экономику с крупными фрагментами государственного сектора, — так сказать, шагать на двух ногах. В правительстве Ельцина есть сторонники обоих подходов. Его нынешняя экономическая команда, во главе с Егором Гайдаром, исповедует радикальный подход и рыночную «шоковую терапию», а его вице-президент Александр Руцкой — сторонник политики горбачёвского типа. Руцкой, относительно молодой и весьма серьёзный политик, последнее время всё более тяготеет к национализму и критикует гайдаровскую команду за её «экономический геноцид». Будучи исключён из ближайшего окружения президента, он остаётся влиятельной фигурой на политической сцене.
Сам Ельцин поддерживает обе точки зрения. В политической области он явственно отвергает весь советский опыт и признаёт необходимость построения государства западного типа. А в экономической области он обещает частично сохранить государственную собственность и социальные гарантии, лежавшие в основе советского «социализма». Придя к власти на критике коммунизма, Ельцин сегодня, похоже, не видит достаточное количество аргументов в пользу его противоположности — капитализма. Если это так, то он, возможно, будет вынужден действовать всё менее демократически и делать всё больше дутых уступок общественному мнению в целях поддержания стабильности. В конце концов, возможно, он сформирует коалицию, объединившись с силами Руцкого.
Не вполне ясно, чего Ельцин надеется достигнуть, отпустив цены. (В Польше два года назад подобные меры привели к неоднозначным результатам) Ельцин говорит, что это вызовет трудности, но зато поможет произвести много товаров и будет способствовать широкой маркетизации. Он говорит, что цены и общая экономическая ситуация стабилизируются к концу 1992 г. Будем надеяться. Но Россия не Польша — маленькая мононациональная страна, где частное фермерство и зачатки рыночной инфраструктуры давно существовали. Между тем, ни существенной демонополизации, ни денационализации или приватизации промышленности, сельского хозяйства или хотя бы торговли в России пока не произошло. Процесс этот должен начаться в этом году, но не с производственного сектора, а, в первую очередь, с магазинов и жилья.
И никто не знает, будет ли недавно принятая земельная реформа работать в таких условиях, сможет ли она привести к созданию значительного слоя частных сельскохозяйственных производителей.
Конечно, отпуская цены, Ельцин вполне мог преследовать иные, менее афишируемые цели. Одна из них — отобрать у населения избыток денежных средств, срезать «рублевый навес», который экономисты называли инфляционным, но который состоял из средств, скопленных гражданами на жизнь. Другая возможная цель — сократить огромный дефицит государственного бюджета за счёт урезания дотаций на важнейшие потребительские товары. Ещё одна цель — убедить западные правительства и банки, что Ельцин следует их советам, и тем самым привлечь как можно больше иностранных капиталов в Россию и другой помощи. Однако трудно представить себе иной результат этой деятельности, кроме ещё более глубокого экономического и политического кризиса, возможно, уже в апреле этого года, учитывая, что люди были лишены (некоторые говорят, «ограблены») своих кровных сбережений и, возможно, работы. В худшем случае, подобные меры могли превратить в ничто и без того слабую базу реформы и привести к власти в Москве и провинции реакционные силы. В лучшем, они создали бы ситуацию, в которой Ельцин или любой другой лидер был бы просто вынужден, пока не поздно, попытаться реанимировать постепенный подход.