— Вы что-то путаете, любезный, — процедил сквозь зубы Куксов, господин Долль вполне здоров. И, кстати, скоро вы сможете убедиться в этом лично, если не будете задавать глупых вопросов.
Лицо бандита расплылось в притворной улыбке:
— Прошу простить меня. Но, как говорится, береженого Бог бережет.
Сергей кивнул:
— Я надеюсь, на этом мы закончим бесполезную часть нашей беседы. У нас с вами не так уж много времени. В ближайшие дни нам предстоит принять самолет с диверсионной группой и боеприпасами. Надеюсь, вы найдете для этого безопасное место?
Глаза Оганова заблестели.
— Бог мой, конечно, найдем. Ведь я ждал этого. Я так ждал!
«Пристрелить бы тебя, как собаку», — подумал Куксов, и, чтобы невольно не выдать своих мыслей, встал и отошел в глубь землянки. Здесь было сыро и пахло плесенью. Подумалось: «Вот и Оганов со своей бандой такая же плесень».
Сергей снова посмотрел на часы. Светящиеся стрелки сошлись на цифре девять. До выхода в эфир оставалось пятнадцать минут…
…Петраков влетел в кабинет Бахрушева без стука.
— Есть радиограмма! Куксов вышел на связь, — радостно сообщил он и положил на стол расшифрованную радиограмму. Иван Сергеевич пробежал текст: «Контакт с Огановым установлен. Приступаю к операции. Москвич».
— Ну что ж, Павел, — сказал Бахрушев, откладывая радиограмму. Теперь слово за нами. Сработать надо, чтоб комар носа не подточил.
— Понимаю, Иван Сергеевич, — ответил Петраков. Он действительно вполне отчетливо понимал всю меру сложности и ответственности предстоящей операции. Понимал и то, что Оганов — стреляный воробей и любая неточность может вызвать в нем подозрение в том, что гости, которых он ждет, — подставные. И тогда ситуация может стать непредсказуемой. Мысли Петракова невольно перекинулись на Куксова — так он там? И что принесут очередные сутки? Не пережмет ли он, форсируя события, не переиграет ли?
Словно угадав мысли подчиненного, Бахрушев сказал:
— Куксову верю. Парень с головой. Словом, надеюсь на вас.
В эти минуты Иван Сергеевич вспомнил Иванушкина. Сегодня утром он получил письмо от его матери. Из головы не выходили строки: «…Как радовалась я, когда Федя написал мне, что служит теперь в глубоком тылу. Ведь он у меня единственный. А что еще нужно матери, за что молить Бога, как не за то, чтобы единственная твоя кровиночка осталась живой и невредимой. Простите меня за это письмо, но я не понимаю, почему же и в нашем тылу убивают наших сыновей?»
«Да, убивают, — с горечью подумал Бахрушев. — И, к сожалению, Иванушкин не последняя жертва, павшая на этом невидимом фронте. Но мы должны, обязаны сделать все, что б этих жертв было как можно меньше!»
— О чем задумались, Иван Сергеевич? — прервал размышления полковника Петраков.
— О чем? — Бахрушев на секунду задумался, а потом ответил — О том, что операцию надо постараться провести без единого выстрела. Понимаешь? Без единого! Мы должны — ведь мы профессионалы.
Внутреннее волнение полковника передалось Павлу. Он посерьезнел, на его худом лице забегали желваки:
— Постараемся, Иван Сергеевич.
— Постарайся, сынок, постарайся… — это «штатское» слово, сорвавшееся с уст старого контрразведчика, заставило Павла на какое-то мгновение забыть, что перед ним полковник — начальник отдела «Смерш». Он увидел уже немолодого, много повидавшего на своем веку человека, отца, не раз посылавшего своих сыновей на смерть. Наверное, сколько смертей, столько и рубцов было на его сердце…
Почти двое суток прошло после того разговора в кабинете Бахрушева, а у Петракова он не выходил из головы. Вот и теперь, садясь в трофейный «Фокке-Вульф» вместе с группой в двадцать человек, переодетых в диверсантов, Павел снова вспомнил напутствие полковника — провести операцию без единого выстрела. Он еще раз оглядел бойцов. Это были надежные, тщательно отобранные люди. Капитан верил в них. И все же с каждой минутой полета сердце его билось все чаще…
Не меньшее волнение испытывал в эти же часы и Куксов. Трое суток, проведенных в банде, измотали его. Ему еще никогда не было так трудно. Даже в фашистском тылу он не ощущал такого адского напряжения. Здесь же он постоянно чувствовал, что за каждым его шагом, за каждым словом и даже взглядом постоянно следят. Огромных усилий стоило Сергею не показать, что он нервничает. А вот то, что Оганов нервничал, было заметно.
— Вас что-то беспокоит? — спросил Куксов, стараясь говорить как можно спокойнее.