Я подхожу к Антигоне и шепчу на ухо:
- Самый что ни на есть подходящий момент для вокальных развлечений, нечего сказать. Но ее сейчас уговорят, можно не сомневаться!
Так в действительности и происходит! Несколько почитателей высокого искусства нажимают на мадам, вопя и хлопая, и умоляют испустить парочку завораживающих ля-диез. Они уверяют, что и без своего контральто она остается гениальной, да к тому же здесь все свои. Голосистая синьора сопротивляется уже менее выражение, говоря, что нет аккомпаниатора, но безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Королева-мамаша Мелания вызывается подыграть на инструменте, поскольку -де она четырнадцать раз брала вторые призы из трех главных на конкурсах консерватории Шукумума начиная с 1902 года! Словом, куда уж лучше?
Солистка решает ошарашить нас арией "Сожми меня в объятиях". Чтобы стекла не полопались от ударной волны, огромные, со стену, окна открывают. Где возьмешь новые стекла на острове, придется заказывать!
Пока Ла Кавале пробует силу своих легких, что смахивает по напряжению децибелов на родильное отделение, я незаметно меняю дислокацию, скользя по паркету ценнейших пород дерева в направлении Берю. Толстяк развалился на канапе в тихом углу, а его глаза уже стекленеют и веки смыкаются, как всякий раз, когда он выкатывается изза стола.
- Эй, толстая морда! - зову я его интимным шепотом.
Он поднимает одно веко, но только одно, размышляя, продолжить ли комедию, но в конце концов решается открыть и второй глаз. На лице печать задумчивости, как у роденовского "Мыслителя".
Я отхожу, чтобы не привлекать внимания. Почему-то меня охватывает ощущение, будто я под стеклом микроскопа! Мне кажется, мои малейшие передвижения и жесты находятся под чьим-то пристальным наблюдением... В этом доме присутствует я не знаю что, но что-то угрожающее, даже похоронное, если хотите, от чего меня пробирает холодок. Вначале я думал, что чувствую себя не в своей тарелке в обществе людей высшего света... Но мной владеет не робость - меня вообще трудно заставить испытывать комплексы, - скорее какая-то непонятная тревога. Сосет под ложечкой - и все!
Естественно, после покушения на корте над домом в принципе висит опасность, но не сама опасность меня смущает, а ее непонятная природа. Мне случалось смотреть опасности в лицо (вы об этом знаете, поскольку платили за приобретение моих книг), но я никогда не испытывал такого глубокого, можно сказать физиологического, беспокойства. Сейчас со мной происходит примерно то же, что и с животными за несколько часов до начала землетрясения. Улавливаете? Если нет, то вы совсем отупели или нарочно делаете вид, ибо с некоторых пор я начал прекрасно выражать свои мысли, так или нет? Может быть, это проклятое ощущение вызвано тем, что мы находимся на маленьком острове посреди океана? В принципе, такое возможно.
- Вы пробовали фиговый ликер? Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Экзема Окакис, задавшая вопрос из-за моей спины. Но поскольку я повернулся, то она оказалась передо мной, ясно?
Какой блеск! Какое излучение! От нее исходит жар, изумительный запах, что в свою очередь провоцирует непреодолимое желание. Ее улыбка очаровывает.
- Фиговый ликер, - бормочу я, пытаясь совладать с ее чарами, - ээ... нет пока.
- Тогда пойдемте, я вас угощу.
Она подводит меня к бару с напитками.
- Вас сильно беспокоят ваши раны?
- Уже почти все прошло. Я встречаюсь глазами с Глорией. Меня не удивит, если она устроит сцену ревности.
- Мне сказали, вы очень отважный человек, господин Сан-Антонио, - говорит Экзема, глядя мне в глаза.
- Очень мило со стороны тех людей, кто вам это сказал, мадам Окакис.
Грациозно, как индийская танцовщица, она наполняет рюмку ликером. Мы с ней лицом к лицу, и между нами устанавливается электрический контакт.
Вы меня знаете... Не были бы мы сейчас в большой гостиной при скоплении королей, я б завалил ее прямо на ковер без всяких церемоний. Она так хороша, что может взорваться ваш термометр, но все - ни слова больше!
- Мне нужно с вами поговорить, - мило шепчет чаровница, - и срочно!
Надо же, какое совпадение: аналогичное пожелание ваш покорный слуга только что высказал Берю.
- Слушаю вас, - произношу я, вежливо улыбаясь.
- Но не здесь. Приходите лучше в мои апартаменты.
- Когда?
- В четыре часа начнутся соревнования в стрельбе по голубям. Приходите в это время. Я живу на втором этаже, дверь в глубине направо по коридору.
Мне остается лишь хлопать глазами.
- Непременно приду.
Я, должно быть, страшно покраснел, как красный перец, настолько остро мозг пронзила похотливая мысль.
Ла Кавале продолжает терзать свои голосовые связки и чужие уши. На подносах звенят хрустальные бокалы.
Я опустошаю свой.
- Благодарю, мадам, за знакомство с таким великолепным напитком.
Ее взгляд отвечает мне: "Если ты настоящий любитель, мальчик мой, то я могу познакомить тебя с вещами более великолепными".
Скосив глаза в ту сторону, где только что был Берю, я с удовольствием констатирую исчезновение Его Величества Берю-Верзиля Первого, короля обжор.
В свою очередь тоже решаю слинять. Хоть бы малышка Глория не начала за мной слежку. Похоже, вторая половина дня будет очень напряженной, поэтому мне нужна полная свобода действий.
Используя момент, когда все награждают певицу овациями и истошными криками "браво", после того как она разрядила легкие последним оглушительным фа-диез, я перехожу в разряд отсутствующих.
* * *
Спускаюсь в порт по дорожке, уложенной плитами розового мрамора. Она лавирует, как сказал бы Лависс (не знаете такого? Это мой знакомый историк, любимый Академией!), между диковинными холериями серповидными, микроцефалумами однояйцевыми из семейства апокалипсисовых, лепрозормумами разметельчатыми и циститусами душистыми. Ах, как же прекрасно пахнут экзотические растения! Держа нос по ветру и одновременно принюхиваясь, я про себя делаю краткое резюме предыдущих глав. Опыт научил меня не пренебрегать такой важнейшей деталью, как ежеквартальная инвентаризация. Если вам не хочется слушать, пойдите на балкон выкурить сигарету, я к вам сейчас подойду.